Пол Расселл - Недоподлинная жизнь Сергея Набокова

Конечно, последние его слова ранили меня, как и предательство Бобби, которого я просил хранить произошедшее между нами в тайне, подробно объяснив ему, насколько это важно.

— А тебе не приходило в голову, что это он мог домогаться меня!

— Нет, честно говоря, не приходило. Бобби мил, слаб, жалок. Его так легко использовать в своих интересах.

— Последнее, я полагаю, известно тебе не понаслышке?

Думаю, теперь настал его черед удивиться.

— Виноват?

Я продолжил:

— Разве ты не использовал в своих интересах его увлечение тобой? Ты же прекрасно знаешь, что за ваши швейцарские каникулы заплатил он — и не столько деньгами, сколько чувством к тебе.

Володя сел.

— Как же глубоко въелась в тебя эта порча, Сережа. Но не сомневайся, мне жаль тебя. Как было жаль и отцу.

Я встал, стряхнул со штанов песок и сказал, что мне пора идти. Я был уже сыт этим бессмысленным разговором по горло.

— Как знаешь, — сказал Володя. — Теперь, когда отца с нами нет, жить каждому из нас будет намного труднее.

Идея сеанса принадлежала Светлане с Татьяной.

Той осенью напряжение, поселившееся в нашем доме, все нарастало. Мама проводила дни на диване, куря папиросу за папиросой и перелистывая альбом со старыми фотографиями. Бабушка выходила из своей комнаты редко. «Только мой сын и пытался поддерживать порядок в этом сумасшедшем доме, — кипятилась La Generalsha. — А теперь здесь бедлам, в котором правят умалишенные». Ольга все сильнее замыкалась в себе. У Кирилла не ладилось с учебой. Из всех нас только Елена оставалась по-прежнему милой и вела себя безупречно. Она даже вызывалась помогать нашей бестолковой Putzfrau [74] Уборщица (нем.). — поступок, достойный святой, но обеспечивший Елене презрение бабушки: «Так ты теперь горничной стать надумала? Кто же тебя, горничную, замуж-то возьмет? Ты разве не понимаешь, что из-за этого Ника и стал появляться у нас так редко?» (К большому удовольствию его матери, Ника начал ухаживать за княжной Наташей Шаховской.)

Когда в июле Володя уехал в Бад-Ротерфельде [75] Бад-Ротенфельде. Бад-Ротерфельде не существует. Бойд в своей книге ошибся, а автор повторил за ним эту ошибку. , где проводили лето Светлана и ее родители, я облегченно вздохнул, надеясь, что наш несчастный разговор в Груневальде будет им забыт. Однако вернулся он по-прежнему неприветливым и все мои попытки примирения отвергал.

Поскольку затеи мистического толка имеют смысл лишь при наличии в них определенной системы, сестры Зиверт выработали строгие правила: сеанс должен начаться в полночь, проходить при свете двенадцати свечей и сопровождаться соответственной музыкой. Татьяне, обладавшей некоторым опытом в занятиях темным искусством, предстояло исполнить роль медиума, а душам умерших — говорить с нами через нее.

В назначенный час мы уселись за обеденный стол — Светлана с Татьяной, Володя, La Generalsha. Христина, в нашей затее участвовать отказавшаяся, сидела в сторонке, наблюдая за нами. К моему удивлению, мама участвовать согласилась. Я привел в дом друга, с которым последнее время встречался, простоватого молодого человека по имени Вилли, — он работал в цветочном магазине, стоявшем неподалеку от Потсдамской площади. Ни по-русски, ни по-английски, ни по-французски Вилли не говорил, и я боялся, что цвет нашей недолгой любви уже начал увядать, — зато расцвел, по необходимости, мой немецкий. При жизни отца я привести Вилли в дом не осмелился бы, но теперь выставлял его напоказ, при всякой возможности приглашая участвовать в наших семейных событиях, хоть и понимал, что присутствие при них немца, да еще и мужеложца, не может не огорчать моих домашних. Ничего, пусть себе обижаются. Революционные идеи доктора Хиршфельда начинали понемногу овладевать и моим сознанием.

Свечи озаряли столовую неровным светом.

— Страшные аккорды, пожалуйста, — попросила Светлана, и я подчинился, сымпровизировав несколько минорных. После чего вернулся к столу и занял отведенное мне место между Вилли и мамой.

Все мы, как нам было велено, взялись за руки и закрыли глаза. Наступила тишина, только из-за окон доносился с улицы перестук редких трамваев, собачий лай да рокот время от времени проезжавших по нашей улице машин.

Первым посетившим нас — при посредстве Татьяны — духом был умерший от чумы баварский крестьянин. Он сильно беспокоился за свою пропавшую козу. Когда Татьяна попросила его назваться, дух ответил: «Голубь».