Томас Мартинес - Он поет танго

Стояло лето, то же самое, что и сейчас, как ты понимаешь, рассказывала мне Альсира. Можно было расслышать, как трещит жара. В тот вечер Мартель оделся в свой традиционный костюм для клубных выступлений. На нем были брюки в полоску, диагоналевый пиджак, белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, и шарф его матери, похожий на шарф Гарделя. Он обул туфли на высоких каблуках, ходить в которых ему было совсем тяжело, и наложил макияж под глазами и на скулы. С утра он попросил меня добавить черной краски его волосам и выгладить ему носки. Я применила стойкий краситель, а еще фиксатуар, чтобы волосы оставались сухими и блестящими. Я боялась, что, если он вспотеет, у него по лбу потекут черные струйки — как у Дирка Богарда в последней сцене из «Смерти в Венеции» [78] Выпущенный в 1971 г. фильм Лукино Висконти, экранизация одноименной новеллы Томаса Манна (1912). .

Парк Час — место тихое, рассказывала мне Альсира. Если что-то происходит в какой-нибудь точке района, об этом одновременно узнают повсюду. Слухи — это ариаднина нить, которая проходит сквозь бесчисленные стены лабиринта. Машина, в которой мы ехали, остановилась на углу улиц Букарелли и Балливана рядом с трехэтажным домом, выкрашенным в странный охряный цвет, очень яркий — в последних лучах солнца дом как будто бы пылал. Как и многие другие постройки в этих местах, фасад дома имел форму тупого угла, с восемью окнами на верхнем этаже и двумя на уровне мостовой, да еще три окна на террасе. Входная дверь была утоплена в вершине этого угла, словно язычок в глубине распахнутой глотки. Перед домом дремало одно из тех заведений, что существуют только в Буэнос-Айресе — «печеньичная», — но в нынешние времена и это дело пришло в упадок, теперь здесь торговали напитками, леденцами и расческами. После пересечения с улицей Балливана Букарелли начинает подниматься вверх по склону — это одна из редких улиц, нарушающих плоскость города. На стенах были свежие граффити, гласившие: «Палестинская бойня», и другое, под благостным ликом Христа: «Как славно быть с тобой!»

Не успел Сабаделль расчехлить гитару, как улицы, казавшиеся необитаемыми, заполнились совершенно неожиданными людьми, рассказывала мне Альсира, игроками в кегли, продавцами лотерейных билетов, почтенными сеньорами в неаккуратно накрученных бигуди, мотоциклистами, бухгалтерами в люстриновых нарукавниках, и молодыми кореянками, покинувшими печеньичную. Те, у кого с собой оказались складные стулья, расставили их полукругом перед домом цвета охры. Мало кто из этих людей хоть раз видел Мартеля и, возможно, никто никогда его не слышал. Немногочисленные доступные публике фотографии певца, публиковавшиеся в газете «Кроника» и в еженедельнике «Эль Периодиста», не имеют ничего общего со сгорбленной состарившейся фигуркой, которая появилась в тот вечер в Парке Час. Из какого-то окна послышались аплодисменты, их тут же подхватило большинство собравшихся. Одна из женщин попросила спеть «Старьевщика», другая тут же заказала «Крутись-вертись», однако Мартель воздел руки и ответил: «Простите. В моем репертуаре танго Диссеполо [79] Энрике Сантос Диссеполо (1901–1951) — поэт, композитор, актер и драматург; его танго исполнял Карлос Гардель. отсутствуют. Я пришел, чтобы спеть другие слова, чтобы вспомнить одного моего друга».

Я не знаю, читал ли ты что-нибудь о смерти Арамбуру, говорила мне Альсира. Это было бы просто невероятно. Педро Эухенио Арамбуру. Хотя как можешь ты, Бруно, знать об этом хоть что-то в твоей стране, где не знают ни о чем чужом? Арамбуру был одним из генералов, которые скинули Перона в пятьдесят пятом году. В течение следующих двух лет он фактически был президентом страны, он одобрил расстрел без суда двадцати семи человек и приказал захоронить тело Эвы Перон по другую сторону океана. В семидесятом году он снова рвался к власти. Горстка молодых католиков, хранивших верность Христову кресту и знамени Перона, похитила его и приговорила к смерти в поместье Тимоте. Дом цвета охры на улице Букарелли был одним из убежищ, где подготавливали этот заговор. Андраде Курчавый, единственный друг детства Мартеля, входил в число заговорщиков, но никто об этом не знал. Он скрылся, не оставив следов, не оставив по себе памяти, словно никогда и не существовал. Четыре года спустя он появился в доме Мартеля, изложил свою версию случившегося и снова исчез — на этот раз навсегда.

Мне было трудно следить за рассказом Альсиры, который то и дело прерывался из-за неожиданных приступов Мартеля в отделении интенсивной терапии. Врачи поддерживали его на плаву с помощью аппарата искусственного дыхания и постоянных переливаний крови. То, что мне удалось записать, — это головоломка, в понятности которой я и сам сомневаюсь.