Андрей Шляхов - Москва на перекрестках судеб. Путеводитель от знаменитостей, которые были провинциалами

Мать и жена стараются добиться справедливости, действуя через влиятельных знакомых.

Но все эти усилия пропали бы втуне, если бы…

Если бы не грандиозные планы товарища Сталина, в которых много места отводилось войне. Да не простой, а победоносной!

Сталин был умным человеком (дурак не смог бы отбить власть у такого количества цепких и хватких соперников и так долго ее удерживать).

Сталин понимал, что войну выиграет тот, кто лучше к ней подготовится.

В какой-то момент Сталин должен был обеспокоиться тем, что «карающий меч революции» скоро оставит страну без квалифицированных кадров, в том числе и без конструкторов.

Да — стране нужны заключенные. Без их рабского труда при социализме ничего грандиозного не создашь. Ни Днепрогэса, ни Беломоро-Балтийского канала, ни Магнитки.

Но заключенный заключенному рознь. Ученый-изобретатель, катящий тачку с породой, это тот же микроскоп, служащий для забивания гвоздей! А забивать микроскопом гвозди — это вредительство.

«Карающий меч революции» слегка придерживают и переводят в другую плоскость.

Народный комиссар внутренних дел Ежов отправляется туда, куда с таким удовольствием и рвением отправлял других. К Богу в гости.

На его месте оказывается Лаврентий Берия. Этот будет поумнее своего предшественника — умудрится хоть и ненадолго, но пережить самого вождя.

Ценные кадры (разумеется, те кто остался жив) выдергиваются из мест не столь отдаленных и перебрасываются в места столь засекреченные, что кроме нескольких десятков посвященных о них никому не известно.

Тринадцатого июня 1939 года (вот и ругайте после этого чертову дюжину!) Пленум Верховного суда СССР отменяет приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 27 сентября 1938 года в отношении Сергея Павловича Королева.

Он возвращается в Москву.

Домой?

Нет, что вы — в Бутырскую тюрьму. Отмена приговора еще не переводит заключенного в категорию обычных граждан. Всему свое время. Пока что дело передается на новое расследование.

Десятого июля 1940 года Сергей Павлович Королев осужден Особым совещанием НКВД на восемь лет исправительно-трудовых лагерей. За что? Да за старые грехи. За то, что (цитирую обвинительное заключение) «являлся с 1935 года участником троцкистской вредительской организации, по заданию которой проводил преступную работу в НИИ-3 по срыву отработки и сдачи на вооружение РККА новых образцов вооружения».

В ужасном положении оказался Сергей Павлович, с которым Советская власть играла в «кошки-мышки».

Полный надежд, окрыленный отменой несправедливого приговора, он со дня на день ждет освобождения, предвкушает встречу с домашними, задумывается о продолжении прерванной работы и… получает новый срок!

Всего на два года меньше прежнего. Велика радость, нечего сказать!

Отчаявшись добиться справедливости, Королев пишет письмо самому Сталину. Рискованный, надо заметить, шаг по тем временам. В ответ можно было получить еще один пересмотр дела с приговором к «высшей мере социальной защиты» — расстрелу.

Еще одно письмо — Народному комиссару внутренних дел Берия.

И третье — Прокурору СССР Панкратьеву.

Тринадцатого сентября (снова эта чертова дюжина, будь она неладна!) 1940 года осужденного Королева как специалиста — авиационного конструктора — велено перевести в Особое техническое бюро при НКВД СССР. Сам Кобулов, можно сказать, правая рука наркома, распорядился!

Королев сразу же был переведен в «учреждение», которое называлось Центральным конструкторским бюро № 29 НКВД. Располагалось «учреждение» в подмосковном Болшево.

Условия в ЦКБ № 29 были не лагерными, а санаторными. Койки с нормальными простынями, одеялами и подушками, занавески на окнах, в столовой скатерти и полотняные салфетки, ватерклозет, душ и еды вволю. Да не баланды, а нормальной человеческой пищи — вкусной и сытной. Спиртные напитки были запрещены, но зато папиросы выдавались бесплатно.

И даже были редкие свидания с родными, которые проходили в Бутырской тюрьме, чтобы не рассекречивать ЦКБ № 29.

Просто не «учреждение», а земной филиал рая, охраняемый архангелами с малиновыми петлицами.

Распорядок, правда, был лагерным.

В семь часов подъем, в семь тридцать завтрак, с восьми до часу — работа, с часу до двух — обед, с двух до семи опять работа, в восемь — ужин, после него до отбоя в одиннадцать часов — свободное время. Кому приспичило, может работать и ночью — возражений нет.