Даниэль Кельман - Измеряя мир

Ему доставляло удовольствие, что он наконец-то высказал это. Слова слетали с губ легко и быстро, фразы выстраивались сами собой. Это не игра мыслей! Он утверждает нечто такое… Он направился к окну, но испуганный писклявый вскрик маленького человечка принудил его остановиться. Итак, он утверждает, что треугольник достаточно большого размера, натянутый между звездами там, во внешнем пространстве, при точном измерении покажет другую сумму углов, чем ожидаемые сто восемьдесят градусов, и окажется тем самым сферическим телом. Когда он, жестикулируя, поднял глаза, то заметил на потолке паутину, причем несколько слоев, свалявшихся в войлок. В один прекрасный день станет возможным произвести такие измерения! Но это произойдет еще не скоро, а пока ему нужно знать мнение хотя бы одного человека, который не посчитал бы его сумасшедшим и понял бы его. Мнение человека, давшего миру знаний о пространстве и времени больше, чем кто-либо другой. Он сел на корточки, так что его лицо оказалось на одном уровне с лицом человечка в кресле. Он ждал. Маленькие глазки нацелились на него.

Чушь, изрек Кант.

Как, простите?

Пальцем в небо! И пусть старик пойдет и купит бублик, сказал еще Кант. И дырку от бублика вместе со звездами!

Гаусс поднялся.

Светская галантность еще не покинула старика, сказал Кант. Так-то, любезные господа! И по его подбородку вожжой побежала слюна.

Милостивый господин утомился, сказал слуга.

Гаусс кивнул. Слуга коснулся тыльной стороной руки щеки Канта. Маленький человечек слабо улыбнулся. Они вышли, слуга попрощался, отвесив молчаливый поклон. Гаусс с удовольствием дал бы ему денег, но у него их не было. Издалека послышалось пение низких мужских голосов.

Тюремный хор, сказал слуга. Вечно он досаждает милостивому господину.

В почтовом возке, втиснутый между пастором и толстым лейтенантом, который отчаянно пытался втянуть в разговор попутчиков, Гаусс в третий раз читал статью про загадочную планету. Само собой, орбиту можно рассчитать! Надо только, пользуясь методом приближенного вычисления, брать за основу эллипс, а не окружность, и проводить расчеты по — умному, а не как эти болваны делают. Несколько дней работы, и тогда уже можно предсказать, когда и где она вновь появится. Когда лейтенант спросил его, какого он мнения относительно испано-французского альянса, он не знал что сказать по этому поводу.

Не думаете ли вы, спросил лейтенант, что это будет конец Австрии?

Он пожал плечами.

И еще этот Бонапарт!

Простите, кто?

Вернувшись назад в Брауншвейг, он снова сделал Йоханне предложение, написав ей во второй раз. А потом достал из институтского шкафчика для ядохимикатов бутылочку кураре. Какой-то исследователь прислал его недавно из-за океана вместе с коллекцией растений, камней и полным описанием того и другого, а один химик привез это все из Берлина, и с тех пор это стояло здесь, и никто не знал, что с этим делать. Предположительно, даже маленькая доза была смертельной. Его матери потом скажут, что с ним случился сердечный удар, ставший полной неожиданностью для всех, и предотвратить его не представлялось возможным. Божья воля. Он позвал с улицы посыльного, поставил на письмо сургучную печать и оплатил доставку из последних денег, какие еще были. Потом уставился в окно и стал ждать.

Он откупорил бутылочку. Жидкость ничем не пахла. Может, не стоит торопиться? Пожалуй. Ведь что это такое на самом деле, никому не известно, не стоит прежде времени испытывать судьбу. Но что его удивило, так это то, что он не испытывал страха. Посыльный принесет отказ, и тогда его смерть станет новым ходом в шахматной партии, чем-то таким, на что небесное провидение не рассчитывало. Его отправили в этот мир, снабдив умом, делавшим все человеческое для него невозможным, и еще в такое время, когда любое начинание стоило трудностей и неимоверных усилий, не отличаясь при этом чистотой эксперимента. Вздумали, что ли, посмеяться над ним?

Будут ли у него другие возможности, теперь, когда главный труд написан? Что его ждет? Заурядность, работа ради куска хлеба, унижающая его достоинство, компромиссы, страх и огорчения, новые компромиссы, физические и душевные страдания, медленное умирание умственных способностей до полного маразма в старости. Нет!

С удивительной ясностью он вдруг увидел себя в старости, как он трясется всем телом, услышал шум в ушах и представил, как сводит от судорог руки, прислушался к учащенному дыханию. Ему это показалось забавным.