Даниэль Кельман - Измеряя мир

Жизнь крещеных индейцев в миссии строилась на основе самоуправления. У них был и свой комендант из индейцев, свой шериф и даже ополчение, и поскольку индейцы не бунтовали, то им давали жить так, будто они свободны. Они ходили голыми, только у некоторых имелись какие-то вещи, неизвестно как к ним попавшие: у кого шляпа, у кого чулок, пояс или закрепленный на плече эполет. Гумбольдту понадобилось некоторое время, чтобы сделать вид, что он ко всему этому привык. Ему неприятно было смотреть на волосяной покров у женщин в самых разных местах; это казалось ему несовместимым с их естественным достоинством. Однако когда он поделился этим своим наблюдением с Бонпланом, тот так хитро посмотрел на него, что Гумбольдт покраснел и голос его осекся.

Недалеко от миссии, в пещере ночных птиц, обитали мертвые. Поскольку с пещерой этой были связаны старые-престарые легенды, местные жители отказались их туда сопровождать. Только после длительных уговоров с ними согласились пойти два монаха и один индеец. То была одна из самых больших пещер на всем континенте, дыра размером шестьдесят футов на девяносто, через которую проникало так много света, что они, даже пройдя сто пятьдесят футов, все еще двигались по траве и под деревьями. Только после этого им пришлось зажечь факелы. И тут же начали раздаваться крики птиц.

Птицы жили во тьме. Тысячи гнезд мешочками свешивались с потолка пещеры, птичий крик оглушал. Как они ориентировались в темноте, никто не знал. Бонплан сделал три выстрела, почти неслышных из-за птичьего крика, и тут же к ногам его свалились две птицы, еще живые. Гумбольдт откалывал от скалы образцы породы, измерял температуру, давление воздуха и влажность и соскребал мох со стен.

Один из монахов громко вскрикнул, раздавив ногой громадного слизня. Им пришлось пересечь ручей, птицы с криком носились над их головами, Гумбольдт зажимал уши руками, монахи крестились.

Здесь, сказал проводник, начинается царство мертвых. Дальше он не пойдет.

Гумбольдт предложил вдвое увеличить вознаграждение.

Проводник отказался.

Это нехорошее место! И вообще, нечего тут делать, человеку нужен свет.

Красиво сказано, прорычал Бонплан.

Свет, вскричал Гумбольдт, это не способность видеть, а знание!

Он двинулся дальше, Бонплан и монахи за ним. Туннель стал раздваиваться, без проводника они не знали, куда идти. Гумбольдт предложил разделиться на две группы. Бонплан и монахи покачали головами.

Ну, тогда идем влево, решил Гумбольдт.

Почем же влево? спросил Бонплан.

Значит, вправо, сказал Гумбольдт.

Ну, а почему вправо?

Черт подери, рассердился Гумбольдт, что за идиотизм!

И он зашагал впереди всех влево. Птичий гам раздавался здесь еще сильнее. Через какое-то время в нем можно было различить какой-то тоненький быстрый-быстрый клекот. Гумбольдт склонился к увядшим растениям на земле. Вздувшиеся растеньица, бесцветные, почти бесформенные.

Как интересно, прокричал он в ухо Бонплану, как раз о таких вещах я написал работу во Фрейберге!

Когда они оба разогнулись, то увидели, что монахи исчезли.

Кретины суеверные! вскричал Гумбольдт. Вперед!

Дорога резко пошла вниз. Птицы хлопали крыльями совсем близко от них, но ни разу их не коснулись. Они на ощупь подобрались к какому-то выступу. Факелы были слишком слабы, чтобы достать до самого свода. На стены ложились их огромные тени. Гумбольдт взглянул на термометр: становится все теплее, сомнительно, чтобы это порадовало профессора Вернера! Потом вдруг он увидел рядом силуэт покойной матери. Он поморгал глазами, но ее тень не исчезла, словно то был не фантом. Платок повязан на шее, голова наклонена, на устах отрешенная улыбка, нос и подбородок истончились как в последний день ее жизни, в руках гнутый зонтик. Он закрыл глаза и медленно сосчитал до десяти.

Что, что? спросил Бонплан.

Ничего, ответил Гумбольдт и, сосредоточившись, отколол от скалы осколок.

Дорога ведет дальше вниз, сказал Бонплан.

Пожалуй, хватит, решил Гумбольдт.

Бонплан высказал предположение, что там внизу, может быть, есть еще неизвестные растения.

Лучше вернемся, сказал Гумбольдт. Раз хватит, значит хватит.

Они пошли вдоль ручья на свет. Постепенно птиц становилось все меньше, а крики их все глуше, вскоре они смогли потушить факелы.

Перед пещерой их проводник крутил на вертеле над костром обеих убитых птиц, выпуская жир. Перья, клювы и когти уже сгорели, кровь капала в пламя, жир шипел, над поляной стоял горький запах. Этот птичий жир — большая ценность, пояснил проводник. Не имеет запаха и держится больше года!