Ален Роб-Грийе - Ластики

в-четвертых, мотивом преступления была не кража: человек, который так хорошо ориентировался в доме, не мог не знать, что в этой комнате красть нечего.

Дюпон не захотел назвать имя убийцы, ибо знал его слишком близко. Он даже скрывал, насколько серьезна его рана, скрывал так долго, как только было возможно, надеясь, что его друг доктор Жюар сумеет его вылечить и скандала удастся избежать. Именно поэтому экономка уверяла, будто ее хозяин всего лишь легко ранен в руку».

Попробуем восстановить всю сцену от начала до конца. Молодой человек пытался достичь цели разными средствами: он настаивал на своих правах, изображал любящего сына, взывал к жалости, не побрезговал шантажом, но все было напрасно. И тогда, отчаявшись, он решил прибегнуть к силе. Сам он тщедушный, отца побаивается, а потому позвал на подмогу приятеля, покрепче и постарше себя; этот тип, которого он собирается представить как своего поверенного, на самом деле больше похож на наемного убийцу. Предприятие назначается на понедельник, двадцать шестое октября, на половину восьмого вечера…

Даниэль Дюпон подходит к двери кабинета, глядя себе под ноги, он уже протянул руку, чтобы открыть дверь, как вдруг у него возникает мысль: «Жан там, он ждет его!» Профессор останавливается, затаив дыхание. Возможно, Жан пришел не один: разве не угрожал он позавчера, что приведет с собой «делового партнера»? Никогда не знаешь, до чего может дойти сегодняшняя молодежь.

Надо принять меры предосторожности: профессор на цыпочках крадется в спальню за револьвером, который со времен войны хранится у него в ящике ночного столика. Когда он собирается снять револьвер с предохранителя, его вдруг охватывают сомнения: нет, стрелять в сына он не будет, он хочет только напугать его.

Он снова выходит в коридор, и тяжесть револьвера в руке кажется ему несоизмеримой с тем страхом, который шевельнулся в нем минуту назад; более того, страх тут же улетучивается: зачем бы сыну приходить сегодня? Впрочем, Дюпон его и не боится. Он кладет револьвер в карман. Завтра он распорядится, чтобы экономка запирала двери с наступлением темноты.

Он поворачивает дверную ручку и открывает дверь в кабинет. Там его ждет Жан.

Жан стоит между стулом и письменным столом и читает разложенные на столе бумаги. Подальше от середины комнаты, перед книжным шкафом стоит другой, руки в карманах, смахивает на жулика.

– Добрый вечер, – говорит Жан.

Сегодня глаза у него опять блестящие, наглые и боязливые одновременно; наверно, опять выпил. Губы кривятся в подобии улыбки.

– Что ты здесь делаешь? – сухо спрашивает Дюпон.

– Пришел поговорить с тобой, – отвечает Жан. – Вот это – (он указывает на него подбородком) – Морис… мой поверенный – (и снова гримаса).

– Добрый вечер, – говорит Морис.

– Кто вас впустил?

– А зачем кому-то нас впускать, – говорит Жан, – мы дом знаем.

Это должно означать: «Мы тут свои!»

– Что ж, как пришли, так и уйдете, – спокойно говорит профессор. – Дорогу вы знаете.

– Так скоро мы не уйдем, – говорит Жан. – Мы пришли поговорить – поговорить о делах.

– Эту тему, малыш, мы уже исчерпали. А сейчас ты уйдешь.

Дюпон решительно направляется к сыну; он видит, как в глазах юноши появляется паника… паника и ненависть… Он повторяет:

– Сейчас ты уйдешь.

Жан хватает первое, что попалось ему под руку: тяжелое пресс-папье с острыми углами, и потрясает им в воздухе, готовый ударить. Дюпон делает шаг назад, его рука тянется к револьверу.

Но Морис заметил это движение, он проворнее, и вот уже он сам целится в профессора:

– А ну-ка брось. Вынь руку из кармана.

Некоторое время все молчат. Гордость не позволяет профессору смириться с тем, чтобы ему приказывали и «тыкали» в присутствии сына.

– Сейчас прибудет полиция, – говорит он. – Я знал, что вы меня тут поджидаете. Перед тем как войти сюда, я зашел в спальню и позвонил.

– Легавые? – говорит Морис – Что-то не слышно.

– Не волнуйтесь, скоро услышите.

– Еще есть время договориться!

– Они будут здесь с минуты на минуту.

– Телефонный провод два дня как перерезан, – говорит Жан.

На этот раз гнев пересиливает осторожность. Все происходит в какую-то долю секунды: попытка профессора выхватить револьвер, выстрел, поражающий его в грудь, и отчаянный крик молодого человека:

– Не стреляй, Морис!

Но шефа, похоже, это не убеждает. Он не решается безоговорочно отвергнуть гипотезу своего подчиненного, – чтобы не оказаться в дурацком положении, если она вдруг подтвердится. И вообще, темные и противоречивые обстоятельства в деле надо как-то объяснять… Но у этой версии есть недостаток: она приводит к выводу о причастности – и даже виновности – высокопоставленных лиц, которых лучше не трогать – независимо от того, виновны они или нет. Он говорит: