Иосиф Герасимов - Вне закона

Слюсаренко оставили в аспирантуре, потому что еще студентом он начал публиковаться в зарубежных престижных журналах, о которых иной профессор и мечтать не мог. Он очень умело отвоевал себе самостоятельность — связываться с ним боялись, — добился двух стажеров и создал нечто вроде группы; эта группа выдавала самые неожиданные работы. Девчонки о нем говорили: «Ну, этот до академика доберется. Любой узел разрубит».

— Я прочел твой реферат, Нинуля, — сказал Слюсаренко, — и там есть пара строк, касающихся меня.

— Ничего там не может тебя касаться, — строго сказала она.

— Ну что ж. — Он собрал толстые губы трубочкой. — Тогда поговорим на защите…

Вот тут она дрогнула. От этого типа можно всего ожидать, он может завертеть такую бучу, что ни одна комиссия не расхлебает. Сорвет защиту, а это черт знает что.

— Слюсаренко, — тихо сказала она. — Ну зачем ты меня пугаешь? Я ведь хорошо к тебе отношусь, честное слово…

— Так? — спросил он. — Тогда двигаем к тебе. Докажешь…

Только сейчас она поняла, что он «под кайфом», да и мужики в комнате Климовой ржут потому, что нанюхались чего-то или накурились. Да, конечно, он был под кайфом, потому-то такими маленькими и колючими сделались его зрачки, а синева радужки стала гуще.

— Мне к тете надо, — соврала она. — У нее отек легкого. Я на электричку опоздаю…

— Ну-ну, — ухмыльнулся он и неожиданно впился в нее губами, но тут же оторвался, шлепнул ее по заду, сказал: — Беги!

Шлепок был унизительным, в ней все вспыхнуло от злости, но она не обернулась и выскочила в коридор.

На нужную электричку она все-таки опоздала. Этот паразит Слюсаренко не только отнял у нее время, но и выбил из колеи, она сначала от расстройства села не в тот автобус, а когда примчалась на вокзал, купила билет, то поезд ушел, и нужно было ошиваться на вокзале еще полчаса, чтобы дождаться последней электрички.

На вокзале было почтовое отделение, она снова позвонила Виктору: может быть, он ее сумеет встретить, ведь приедет она поздно, но телефон Виктора молчал.

На улице дул северо-восточный ветер, он всегда наносит на город всякую гадость, из-за холода пришлось ждать в небольшом зале. Ворчливая тетка шваброй и мокрой тряпкой протирала полы, и едва Нина села на скамью, как тетка шмякнула ей по ногам. Хотелось выплеснуть на нее злость, которую вызвал в ней Слюсаренко, но она смолчала, понимая, что тетка ищет предлога, чтобы разораться: ей, наверное, все тут опостылело, хотелось быстрее закончить уборку. Нина поджала ноги, подождала, пока уборщица отойдет, и задумалась: а что же все-таки имел в виду этой синеглазый, блефует он или на самом деле есть у нее какое-то положение, что противоречит работе Слюсаренко? Да если бы это так было, то Семсем, наверное, сказал бы, он-то в курсе дел работ Слюсаренко и диссертацию Нинину читал не раз.

Руководителем Нины был Семен Семенович Кирка. Этот широкоплечий профессор с холеной бородкой клинышком, в черноту которой вплетались белые нити, с лошадиными мутными глазами, никогда ничего не выражающими, но занимающими такое большое место на его розоватом лице, что порой казалось — и есть-то у Семена Семеновича (или, как его звали студенты и аспиранты, Семсема) только могучее туловище, обтянутое ярко-синим костюмом, — он лишь этот цвет и признавал, каждый его новый костюм был копией ношеного. Он любил полными холеными руками брать девушек за плечико и барственно говорить:

— Смелее надо быть, милочка, смелее.

Он только казался бабником, на самом деле все были твердо убеждены, что он не интересуется любовными интрижками. У него была властная жена-грузинка Лия Ревазовна, работавшая на кафедре иностранных языков и говорившая по-русски с грузинским акцентом, а по-английски так чисто, что приезжие англичане удивлялись ее лондонскому выговору. Еще когда Нина была студенткой, девчонки не раз замечали — она нарочно говорит с акцентом, в этом был свой шарм. К Нине Лия Ревазовна относилась хорошо и не раз говаривала: «Семен Семенович очень высокого мнения о ваших способностях». Наверное, это так, но Нина сама о себе как о научном работнике была вовсе не столь высокого мнения.

Кирка! Ну никак не подходила ему фамилия, откуда она у него взялась?! Может быть, дальние предки его были землекопами или работали в отвалах или карьерах, но сам он походил на выходца из знатной родовитой семьи. Нине несколько раз приходилось обедать с ним, и он всегда подвязывал салфетку так, как, видимо, это делали в старину, — одним концом, а на указательном пальце его сверкал массивный старинный перстень.