Тьерри Коэн - Я сделаю это для тебя

Соломон обмотал мне шею полотенцем и сунул в руку стакан виски.

— Слушай меня, — говорит он, — это к лучшему. Теперь легавые будут защищать твоих.

— Я поставил их в ужасное положение. Они такого не заслужили.

— Брось, Даниель, не рви себе душу. Я уверен, они тобой гордятся… И понимают, почему ты так себя вел, почему неделями не давал о себе знать, зачем сбежал от них. Теперь им точно стало легче.

— Но на какую жизнь я их обрекаю?

— Их защитят. Меня больше волнует, что будет с тобой. Тебе придется затаиться, надолго. Не знаю где, я пока не придумал, но мы все устроим, и вы снова будете вместе. Где-нибудь в другой стране…

Я совершенно растерян, не способен логически мыслить, меня одолевают дурные предчувствия.

— Вот что я предлагаю: пошлем кассету, как и собирались. Потом отвезем шейха подальше и отпустим. Сами останемся в этом доме — на неделю-другую. Скоро парни пришлют на мое имя «до востребования» поддельные документы для тебя. Мы сядем на паром, доберемся до Франции и спрячем тебя, без проблем выдадим за иностранца. Выждешь какое-то время, дело забудется, и мы пришлем к тебе Бетти и Пьера.

План Соломона кажется мне романтическим бредом, слишком уж легко он отметает все препятствия, но я не спорю: пусть мой друг хоть недолго потешится иллюзией счастливого исхода.

Впрочем, он вряд ли обманывается на этот счет.

— Вы меня отпускаете? — недоверчиво спрашивает шейх.

— Да. Вывезем за несколько километров и освободим, — бросает Соломон.

— Не понимаю.

— Вы правы, мне не хватает мужества убить вас, — цежу я сквозь зубы.

Он на мгновение задумывается, потом спрашивает:

— И на этом все закончится? Я вам не верю.

— Не закончится. Я навсегда лишу вас возможности плести заговоры.

Он хмурится, в глазах мелькает паника.

— Как вам это удастся? Заставите меня поклясться, что я перестану руководить моими людьми?

— Нет, я сделаю так, что вы не сможете к ним вернуться!

Я поворачиваюсь к Соломону. Он включает камеру.

— Мы записали наш последний разговор. И послали копию на ваш адрес. Надеюсь, соратники оценят ее по достоинству.

Шейх меняется в лице:

— Вы бы не посмели… Они вам не поверят. Я скажу… что лгал ради спасения жизни.

— Конечно скажете. Но они станут задавать себе вопросы, начнут копаться в вашем прошлом, возникнут сомнения. Они вам не простят.

— Вы не можете… так поступить! Лучше сразу убейте. Вы понятия не имеете, по каким законам живут эти люди.

— Вы сами выбрали себе друзей и образ жизни, знали, чем рискуете. В худшем случае станете парией. Как я. Ударитесь в бега, будете прятаться. В лучшем — потеряете приверженцев и вернетесь к обычной жизни. Не сможете наслаждаться живительным ощущением власти, станете желчным и умрете в одиночестве. Разве может быть наказание справедливей?

— Вы бредите. Они меня убьют, понимаете, убьют!

— Какая жалость!

— Моя смерть ничего не изменит! — кричит он. — Меня заменит другой, еще более непримиримый лидер.

— Не сомневаюсь.

— Во всем этом нет никакого смысла!

Чтобы прекратить бесполезный и мучительный спор, Соломон затыкает шейху рот кляпом, завязывает ему глаза, выводит на улицу, открывает багажник и заталкивает пленника внутрь. Потом садится за руль и трогается с места. Через час пути он отпустит шейха где-нибудь в чистом поле.

Так есть ли смысл во всей этой истории?

Я с тревогой жду возвращения Соломона и брожу по дому, прокручивая в голове одни и те же вопросы. Чего я добился? Прав я был или ошибался? Наливаю себе виски и обхожу пустые комнаты. Думаю о Бетти и Пьере. Получили они мое письмо или нет? Возможно, они передадут его полиции, чтобы доказать свою непричастность? Я больше не могу терзаться сомнениями и включаю телевизор.

Я радуюсь возвращению Соломона, но с унынием и тоской справиться не могу.

— Я оставил его на природе километрах в сорока отсюда, — со смехом сообщает он, снимая промокшую куртку. — Покрутился немного, чтобы он поверил, будто мы проехали большое расстояние. Черт возьми, дружище, ты уговорил полбутылки.

Он замечает лихорадочный блеск моих глаз и спохватывается:

— В чем дело? Все прошло хорошо, скоро все закончится.

— Но… вости, — с трудом выговариваю я.

— Что случилось?

— Пресса называет меня безответственным, они взяли сторону шейха. Политикам не терпится меня заклеймить. Я стал дичью, зверем, которого надо загнать и убить.