Сулейман Файяд - Живой мост

— Зачем вы всегда все преувеличиваете?

— Может быть, вы прикажете мне молчать?

— Совсем нет! Но об этом лучше не думать.

— Это похоже на предательство.

— А что, по‑вашему, нужно делать?

— Можем же мы противодействовать.

— Но ведь это, значит, снова война!

— Конечно!

Высказавшись, Зухди ощутил в душе смутное раскаяние. Не вздумает ли этот сукин сын донести на него? И он почувствовал к директору смертельную ненависть.

Нить воспоминаний Зухди прервала девочка лет четырнадцати, переходившая дорогу. В руках у нее был узелок. Неожиданно она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Почему она так смотрит на него? Что привлекло ее внимание? Видел ли он ее когда-нибудь?

Девочка вдруг упала перед ним на колени, уцепилась за него и закричала:

— Где мой отец? Куда ты его отправил?

— Я не знаю твоего отца, — растерянно ответил он. — Оставь меня!

— Пусть он вернется домой, — горько заплакала девочка. — Мама сейчас больна.

Зухди вытаращил глаза и легонько оттолкнул девочку. Она упала, из узелка рассыпались лепешки, но руки ее крепко вцепились в его одежду. Он нагнулся, чтобы собрать лепешки, и тут же заметил, что к ним приближается израильский патруль.

Их взгляды скрестились. Лицом к лицу с врагом! Зачем судьбе было угодно, чтобы в час его рождения родились и его смертельные враги? Да, они родились вместе с ним и умрут вместе с ним. Они пропадут с его глаз только тогда, когда наступит вечный мрак. Он увидел шестиконечные звезды, и в глазах у него снова зарябило от ненависти. Звезды приближались, приближались и наведенные на него дула автоматов. «Мы, арабы, как мишени в тире», — с горечью подумал Зухди.

— Что ты сделал с девочкой? — спросила, подходя, шестиконечная звезда № 1.

— Ничего!

— Он что-нибудь требовал? — вопросила девочку звезда № 2.

— Я только хотел узнать у нее, где пекарня! — закричал Зухди.

Один из полицейских собрал рассыпавшиеся лепешки и отдал девочке.

— Где ты работаешь? — спросили у Зухди.

— В школе аль‑Хусейна.

— Аль‑Хусейна? А как ее теперь называют?

— Не знаю.

— Ты лжешь! — глядя на него исподлобья, со злобой проговорил полицейский. — Что ты преподаешь?

— Общественную мораль.

— Преподает мораль, а самому ее не хватает!

И с громким хохотом шестиконечные звезды отступили. Ненависть к ним пригвоздила Зухди к месту.

При встрече с оккупантами его часто душит гнев. Ненависть может побудить к сопротивлению. Он знает это. Вся страна разграблена, родной Иерихон превратился в кормушку для захватчиков, а он бездействует. Наступит ли день, когда гнев перельется через край?

Он не помнит, как пересек школьный двор, предоставив ногам самим нести его. Стали собираться ученики. На их лицах он вдруг прочел многое: мысли об экзаменах, о чужих солдатах, наводнивших город. Школьный флагшток, на котором раньше развевался национальный флаг, вызывал раздражение.

Прозвенел звонок. Ученики были в сборе. Появился директор, степенно неся свое полное тело. Учитель истории хранил торжественное молчание, он должен сейчас поднять на флагштоке израильский флаг.

Кто-то закричал:

— Поднимите флаг!

Обернувшись к учителю истории, директор сказал:

— Пусть будет поднят израильский флаг!

— Зачем вы ввязались в это? — прошептал Зухди.

— Чтобы посмотреть на вашу храбрость, господин Зухди! — язвительно ответил директор.

— Израильский флаг не будет поднят! — закричал Зухди.

Школьники радостно зашумели. Учитель истории подскочил к Зухди.

— Вы ответите за это! Я вызову представителя властей.

— Делайте что хотите.

Зухди закрыл глаза. Когда он их открыл, то увидел перед собой израильского офицера. Зухди выпрямился. Ему казалось, что весь мир закупорен в бутылке с горючим газом. Сейчас стекло разлетится и все вокруг запылает пожаром.

— Ты Зухди Абдаррагиб?

Он кивнул.

— Почему ты отказался поднять израильский флаг?

Молчание.

— Ты арестован как бунтовщик, — нахмурившись, отчеканил офицер.

— Вы все можете.

За оградой школы его поджидал военный джип. Машина рванулась к центру города, и школа навсегда скрылась из глаз.

Перевод И. Лебединского

Умм Зафир [11] Умм Зафир — мать Зафира. В арабских странах родителей часто называют по имени единственного или старшего сына. стояла, подавшись вперед, жадно всматриваясь в открывшееся перед ней пространство, не поворачивая головы в сторону, откуда доносился стон. По мере того как стон затихал, переходя в слабеющие хрипы, светло‑синяя полоса света впереди приближалась, вырастала в огромный, добела раскаленный клинок. Слепящее острие клинка скользнуло по краю песчаных дюн и вырвало из небытия покатый с горбинками склон.