Сулейман Файяд - Живой мост

Наконец я очнулся и понял, что веду машину неизвестно куда. Какая-то незнакомая дорога. Как я сюда заехал? Я забыл название улицы, которое мне сказали. Пассажир тоже заметил мою оплошность.

— Ты что, ослеп, что ли, безмозглый осел! — закричал он. — Куда ты нас везешь?

Вся кровь прилила у меня к лицу. Я понял, что необходимо сейчас же на что-то решиться. Не говоря ни слова, я остановил машину и выскочил из нее, сильно хлопнув дверцей. Они что-то громко кричали мне вслед, пока я не скрылся за поворотом.

Будь что будет! Пусть низвергнется небо на землю. Я больше не могу жить так, как жил до сих пор. Я приложил ладони к своему пылающему лицу. В сердце теснились неведомые мне ранее чувства. Словно до этого мига я был в глубоком сне, но вот наступил кризис, я проснулся и открыл глаза. И совесть моя взбунтовалась. Как я мог покинуть свою родину? Как мог я так безропотно смириться с ее унижением и позором? Я обязан вернуться на родину, чтобы кровью искупить свою вину. Теперь я готов на любые трудности, на любую битву!

Я бежал в темноте, а мое воображение обгоняло меня. Я видел лазурные берега Яффы, ее изумрудные сады. Мне казалось, что я уже там. Как это прекрасно, когда у человека есть благородная цель — служение родине! Каждая частица моего существа кричала: «Вернуться или умереть! Третьего не дано!»

Перевод О. Фроловой

Ноги Зухди Абдаррагиба не повиновались ему. С порога своего дома он смотрел на улицу, тянувшуюся вдаль до самого горизонта, на здания правительственных учреждений. Веселые лучи солнца подчеркивали его бледность. Он потер глаза. Опять была бессонная ночь. Бессонница у него уже давно, точнее, с 5 июня, с той самой ночи, когда, как искалеченное животное, рухнуло само время и мир попал в тупик.

Он почувствовал тогда боль, как будто все внутри оборвалось. С неба, насколько хватал глаз, стремительно неслись к земле самолеты, закрывшие свет солнца. Солдатские сапоги осквернили землю города. Захватчики превратили его в поле битвы.

А он сам? Он словно расплавился — так сильно потряс его миг, когда прервалось течение времени. Зухди Абдаррагиб застыл в безвольном созерцании, и, хотя он готов был встать на защиту родного Иерихона, мог ли он потушить пламя пожаров, бушевавших по всей Палестине?

Не хотелось жить, ибо жизнь потеряла привычные краски и ощущения. Все вокруг изменилось. А эти постоянные крики женщин и хаос на улицах! Он пытался найти забвение в работе, но очень немногие ученики продолжали посещать школу. Встреч со знакомыми он избегал. И потянулись из чрева времени бесконечно длинные скучные дни…

Спать Зухди не мог. Долгие ночные часы были наполнены кошмарами. Почувствовав слабость или тошноту, он свертывался клубком, упирался головой в спинку кровати и закрывал глаза. Свет угасал, чтобы вскоре вновь засиять. Тогда Зухди мысленно говорил себе: «Наступил еще один день оккупации».

Вчера ночью ему приснился страшный сон: юноша садился на вороного коня. В первый момент ему показалось, что это Гитлер, но тут же он вспомнил про усики фюрера. Нет, значит, это Нерон. Вдруг юноша стал расти и дико закричал: «Сожгите Рим!» Вспыхнуло и широко разлилось пламя, его горячие языки коснулись Зухди, и он в ужасе закричал: «Это конец!» Чей-то таинственный голос ответил ему: «Конец впереди!»

Зухди вскочил с кровати, дрожа от страха. Какой ужасный сон! Он быстро оделся, закурил сигарету и уже не ложился, а курил до тех пор, пока через дверные щели не стал пробиваться слабый свет утра.

И вот теперь, стоя на улице, кончавшейся где-то на окраине города, Зухди вспомнил этот сон. Улица была тихой и пустынной. Вдруг с ревом пронеслась военная машина. Он почувствовал, как негодование поднялось в нем, кровь застучала в висках. Перед его мысленным взором замелькали картины недавнего прошлого.

Ученики не ходили в школу, и в школьном журнале он делал пометки об их отсутствии. Он и сам чувствовал свою отчужденность на улице, на рынке, в школе. Как-то директор сказал ему: «Вы очень изменились. Хотя, по правде сказать, все мы изменились».

Зухди взглянул в полное, пышущее здоровьем лицо директора. Волнует ли его оккупация? Ведь видел же он солдат через окно своего кабинета.

— Это они заставили нас измениться! — сдерживая гнев, ответил Зухди.

— Со временем мы забудем об этом, — сказал директор.

— Но ведь они пьют нашу кровь!