Сулейман Файяд - Живой мост

Людям не удалось похоронить дядюшку Абу Османа там, где он хотел. Когда его привели на допрос в израильскую комендатуру, люди услыхали страшный взрыв, от которого весь дом обрушился. Под его развалинами и нашло вечный приют разорванное на куски тело Абу Османа.

Мы с матерью бежали из Рамле. На пути в Иорданию в горах нам рассказали: когда Абу Осман ходил в свою цирюльню перед тем, как похоронить жену, он вынес оттуда не только белую простыню.,

Перевод О. Фроловой

Он старался все время оставаться в тени оливы, — чтобы под ее ветвями скрыть ручной пулемет. Сидя в своем укрытии, он почему-то вспомнил огромный тент перед лавкой его отца на одной из улиц Бейрута. Тент хорошо защищал от полуденного зноя и предохранял от выгорания яркие обложки тетрадей, выставленных в витрине. Тент был белым с голубой волнистой каймой, и от него исходил сладковатый запах печенья и оливкового масла. Исам каждое утро, еще до восхода солнца, поднимал этот тент. Он вертел железную рукоятку с оглушительным скрипом, в тайной надежде привлечь этим внимание Саллиры, дочери их соседа полицейского.

Потом Исам приносил в лавку десять килограммов хлеба, усаживался и, вдыхая запахи кислого молока, жира, плиточного шоколада, весь букет ароматов, исходивших от разложенных на голубой витрине товаров, разворачивал газету. Вскоре приходил отец в неизменно белой шапочке и произносил свою любимую тираду: «Если в какое-нибудь дело вмешивается политика, она наносит ему ущерб». И обязательно добавлял: «Брось‑ка ты эту газету и займись делом!»

Однако «дело» совсем не привлекало Исама. В один прекрасный день он бросил лавку и ушел к партизанам. И вот теперь, после долгой специальной подготовки и участия в нескольких операциях, он и четверо его друзей получили очередное задание.

Сидя под деревом и наблюдая за дорогой, Исам пытался прогнать проклятую мысль, которая вот уже неделю преследует его. Позади него лагерь палестинских беженцев — пыльный и жалкий, наполненный судорожным движением и раздраженными выкриками. Беженцы стараются говорить шепотом, хотя это нисколько не мешает им громко стучать кирками и лопатами: в лагере продолжается крестьянская трудовая жизнь. Темные палатки лагеря смутно виднеются сквозь туманную дымку пасмурного утра.

Исам всматривается в уходящую вниз дорогу и успокаивается: все тихо. Над ним простирает ветви олива. С долины веет утренний ветерок. Но тут же в памяти возникает другая картина: сотни оливковых деревьев летят со склонов, сплетаясь своими серо‑зелеными кронами, вниз — туда, к долине, к мутному красному потоку.

Дорога спускается вниз. Пройти здесь под оливами, пробежать открытое место и идти вдоль дороги. Главное — прятать оружие. Потом без единого звука пробраться через дубовую рощу. Земля там тверда, как железо. Малейший звук громко отдается в ней и далеко раскатывается по долине. Однако все это кажется сейчас таким простым и легким по сравнению с той страшной мыслью. Эта мысль угнетает Исама, тяготит его. Она круто ломает всю его прежнюю жизнь.

Исаму восемнадцать. Он смел и решителен. Но сегодня, когда он, сжимая приклад ручного пулемета, поджидал друзей, чтобы вместе идти на выполнение восьмого задания, внезапно возникло это ощущение, ощущение близкой смерти. Оно пришло неизвестно откуда, но прочно засело в нем. Хотя, конечно, здесь под этими свинцово‑сизыми облаками, на этих просторах, грохочущих танками и поливаемых пулями с самолетов, каждый куст может внезапно извергнуть смерть.

Месяц назад, 15 ноября, Хамид, Хасан и Касим вернулись оборванные, залитые кровью и принесли тело своего товарища Хани. Не обращая внимания на раны, они засели у обочины дороги под дубами и оливами и не сводили своих заплывших кровью глаз с черного неба. А через два дня произошла жестокая битва на оккупированной израильтянами земле. Это было первое боевое крещение Исама. Ему не забыть мгновение, когда их товарищ Салах эд‑Дин вдруг коротко вскрикнул и как подкошенный упал на каменистую красную землю вон за тем бурым холмом. На левой стороне его груди появилось только маленькое красное пятнышко, постепенно расплывавшееся все больше и больше. Исам бросил на друга лишь взгляд и сразу же рванулся вперед, стреляя под бешеную трескотню израильских пулеметов и рев их тяжелых бомбардировщиков, пикирующих из-за черных облаков. Так не стало Салаха.