Ясмина Хадра - Теракт

— В действиях этих гадов нет системы. Иногда они только присылают факс или звонят по телефону.

— Но не тогда, когда надо взбудоражить людей. И женщина-смертник здесь очень кстати. Особенно если у нее израильское гражданство и она замужем за известным хирургом, которым по праву гордится Тель-Авив и который воплощает собой успех интеграции… Не хочу больше слышать, как вы несете грязную чушь про мою жену, господин офицер. Моя жена — жертва теракта, она его не совершала. Вам придется убраться отсюда, и немедленно.

— Сядьте! — взрывается капитан.

Его крик пронзает меня.

Ноги слабеют, я оседаю на диван.

Из последних сил я обхватываю голову руками и прижимаюсь лицом к коленям. Я устал, я измучен; я как подорвавшийся на мине корабль, в который со всех сторон хлещет вода. Сон одолевает меня, но я отказываюсь впадать в забытье. Не хочу спать. Боюсь задремать, а потом, открыв глаза, снова и снова узнавать, что женщины, которая была мне дороже всего на свете, больше нет, что она погибла, ее разорвало на куски; боюсь, что каждый раз при пробуждении на меня будет обрушиваться та же катастрофа, та же беда… А этот капитан, что кричит на меня, почему он до сих пор не рассыпался в пыль? Как мне хочется, чтобы он сию же минуту исчез, чтобы дерзкие духи, захватившие мой дом, превратились в сквозняк, чтобы ураган ворвался в окна и унес меня прочь, подальше от неизвестности, что выворачивает наизнанку мою душу, заволакивает туманом то, что прежде было таким ясным и незыблемым, наполняет сердце тяжкими сомнениями…

Капитан Моше и его помощники сутки напролет не дают мне сомкнуть глаз. Они сменяют друг друга в грязной комнате, где ведется допрос. Комната напоминает крысиную нору: низкий потолок, унылые стены, над головой лампочка в железной сетке, ее непрерывное гудение сводит меня с ума. Промокшая от пота рубашка жжет спину, как охапка крапивы. Я голоден, хочу пить, мне плохо, а конца не видно. Им пришлось, взяв меня под мышки, вести в туалет. Половину мочевого пузыря я опорожнил себе в брюки, прежде чем справился с молнией на ширинке. В приступе тошноты чуть не расквасил физиономию об унитаз. Обратно в клетку меня просто отволокли. А там снова пошли вопросы, вопросы без передышки, стучанье кулаком по столу, хлопанье ладонью по щеке, чтобы я не отводил глаз.

Каждый раз, когда сон туманит мне рассудок, меня как следует встряхивают и передают в распоряжение свежего, бодрого и полного рвения офицера. Вопросы одни и те же. Они стучат у меня в висках как заклинания.

Я еле сижу на металлическом стуле, который впивается мне в ягодицы, цепляюсь за стол, чтобы не упасть ничком, и вдруг, сложившись пополам, точно марионетка, сильно ударяюсь лицом о край стола. Кажется, я разбил себе бровь.

— Водитель автобуса официально опознал вашу супругу, доктор. Он сразу узнал ее на фотографии. Он говорит, что в среду в 8.15 она действительно села в его автобус, отправлявшийся в Назарет. Но на выезде из Тель-Авива, самое большее километрах в двадцати от автовокзала, попросила, чтобы ее высадили, говоря, что ей очень нужно. Кондуктор не хотел останавливаться посреди дороги. Когда автобус трогался, он видел, как ваша супруга пересела в машину, ехавшую сзади. Это он запомнил. Номера машины не рассмотрел, но по его словам, это «мерседес» старой модели, кремового цвета… Такое описание вам ничего не говорит, доктор?

— А что оно должно мне говорить? У меня «форд» новой модели, и он белый. Моей жене совершенно незачем было выходить из автобуса. Ваш кондуктор несет какую-то чушь.

— Предположим, но он не одинок. Наш человек уже побывал в Кафр-Канне. Ханана Шеддад говорит, что не видела свою внучку девять месяцев.

— Она пожилой человек…

— Ее племянник, также проживающий на ферме, подтверждает ее слова. Итак, доктор Джаафари, если ваша супруга в последний раз была в Кафр-Канне девять месяцев назад, то где же она провела последние три дня?

Где она провела последние три дня?..Где она их провела?.. Где?.. Слова офицера тонут в смутном шепоте. Я его больше не слышу. Вижу только его брови — он вздергивает их всякий раз, когда расставляет мне очередную ловушку, губы — он приводит доказательства, но они до меня не доходят, руки — в их движениях нетерпение и решимость…

Входит другой офицер, лицо скрыто за темными очками. Он что-то говорит мне, грозя пальцем. Его слова расплываются в моем пустом и ясном сознании. Он остается в комнате недолго и, бранясь, выходит.