Сэйс Нотебоом - День поминовения

Правила игры в Германии он старался выучить, а испанские уже знал. Овладеть всеми тонкостями невозможно, но все-таки. Можно считать, что ты более или менее в курсе дела, если ты знаком с расположением материала в газете, следишь за деталями последних скандалов, связанных с коррупцией, а в Испании такие скандалы в последнее время стали немыслимо запутанными. Генералы, наживающиеся на торговле наркотиками, высокий чин, бежавший из Гражданской гвардии с поддельными документами, возвращен из Лаоса, министры, отправлявшие отряды карателей в соседние страны, главные редакторы, заснятые в тот момент, когда они предаются своим весьма своеобразным страстям, ну и просто — напросто деньги, пошлые, вонючие деньги со всех сторон, слой дерьма из лжи и корысти, который уже давно ровным счетом никого не удивляет. Может быть, потому он и любил Испанию, что все это безумие, похоже, считается здесь частью нормальной жизни. Оплеуха, конечно, но все же. Когда-то, лет двадцать назад, он снимал несколько туристических репортажей об Испании. Стандартный набор туристических достопримечательностей, Севилья в Пасхальную неделю, Коста-Брава, места, куда голландцы ездят толпами, Торремолинос, Марбелья. Во время всех этих путешествий он увидел краешком глаза то, что его интересовало по-настоящему: города, сохранившие свой собственный, высокомерный уклад, не имеющий ничего общего с турбизнесом в других частях страны, каменные острова на выжженных равнинах Кастилии и Эстремадуры, они заворожили его, словно здесь сохранилось нечто, что было частью его сути и чего он до сих пор не замечал. После тех репортажей он решил во что бы то ни стало выучить испанский язык и брался за всякую работу, связанную с поездками в Испанию. Несколько лет назад он снял небольшую квартиру на площади Мануэля Бесерра в одном из не слишком опрятных районов Мадрида. Они сняли ее вдвоем с никарагуанским режиссером и оператором Даниэлем Гарсиа. Это было удобно для обоих, потому что Даниэлю, в свое время получившему тяжелое ранение в Анголе и после нескольких лет реабилитации переквалифицировавшемуся в фотографа, приходилось часто бывать в Амстердаме и в Берлине. Для Артура Мадрид служил базой, откуда он совершал поездки по стране. Год назад он подал на немецкое телевидение заявку на проект «Монастыри Испании» и предложил сотрудничать с Арно Тиком. Но эта заявка так и лежала без движения, немецкое телевидение со временем стало мало отличаться от нидерландского: все, что не совсем примитивно и длится больше двадцати минут, кажется им подозрительным. Нет денег, да и кому это будет интересно. «Для кого этот репортаж? Нынче в церковь ходит меньше двадцати процентов населения, и сколько среди них католиков? И вообще… монастыри? Вот если бы вы сделали репортаж о дзэн — буддистских монастырях…»

Он встал, чтобы сходить в туалет, и, сделав небольшой крюк, прошел мимо бара. Она все еще сидела тут, образец сосредоточенности. Сейчас он заметил, какая у нее белая кожа. Она сидела, подперев голову руками, газета лежала прямо перед ней на столе, сжатые кулаки упирались в виски, коротко подстриженные волосы стояли торчком, как железные проволочки. Наверняка очень жесткие на ощупь. На обратном пути он заметил, что за все время она ни разу не пошевелилась.

Интересно, подумал он, может быть, она думает, что я испанец? Вообще-то было бы естественным, если б кто-нибудь из них хоть что-нибудь сказал. Земляки, встретившиеся на чужбине, да еще в городе, укутанном снегом. Но коль скоро он сам не испанец, то и она запросто может быть не испанкой. К тому же он никогда не умел заговаривать с незнакомыми людьми.

— Не людьми, Артур, а женщинами.

Голос Эрны, как всегда, в самую точку.

— Но я не умею.

— Почему же?

— Я всегда представляю себе, что я и есть та самая женщина и что ко мне вдруг подваливает этакий здоровенный мужик с идиотскими разговорами, а у самого на уме только постель.

— Если так, то ты прав.

— А если не так?

— То она это наверняка заметит. Все зависит от того, как ты с ней будешь разговаривать.

— Я всегда стесняюсь.

— Ну-ну. Объездил с камерой весь мир и стесняется заговорить с женщиной. Ты просто боишься оказаться в смешном положении. Чистой воды тщеславие. Но из-за него ты многого себя лишаешь.

— Охотно верю.

Он снова принялся листать газету. Рядом со статьей про ЭТА была фотография, которую он уже раньше видел. Сгоревшая машина с открытыми дверцами, поперек переднего сиденья вверх лицом лежит труп, запрокинутая голова свисает до земли. Черно-белая фотография превратила лужу крови на тротуаре в деготь. Лицо человека лет пятидесяти, рот над безукоризненной щеточкой усов приоткрыт. Усы он еще утром подровнял ножницами. Армейский офицер в выходной день. Но для ЭТА выходных не существует, над всеми, кто живет в тех краях, навис рок. Очередной убитый за текущий год, еще одна единица для книги истории. Его легко можно добавить к списку его предшественников и дать ему исчезнуть в абстракции этой книги как части от целого. А в следующей книге обо всех них вместе будет упомянуто одной строкой. Артур посмотрел на лица стоящих вокруг машины. Они знали, как им следует выглядеть на фотографии, их расставил режиссер. Вот вы, дама, — чуть-чуть правее, девочка, которая тянет отца за куртку ручонкой, сжатой, как звериная лапка, пожалуйста, шажок вперед, и на всех лицах ужас, гнев, печаль, горе, бессилие. Паровоз истории прошел по крови и страданиям человеческой плоти — и на испанской фотографии, и в городе, где он сейчас находится.