Ларс Густафссон - Искусство пережить ноябрь

Отель пропал из виду как-то сразу, и виден был только берег, один мыс, неотличимый от другого.

Однажды они нашли полуразложившегося тюленя. Он лежал среди камней, покрытый жужжащим слоем мух и странными тропическими пиявками, вернее сказать, это на его взгляд они были тропическими пиявками, — большая гниющая туша, которая в каком-то смысле должна была привлечь к себе их внимание.

В меру тщательно осмотрев ее и ужаснувшись ее запаху, этому поистине мерзостному, отталкивающему запаху распада, избавиться от которого можно, лишь разведя костер и предав тушу огню (американская девушка даже потыкала ее щепкой и обнаружила, что при желании можно легко проткнуть мягкую тюленью шкурку), они побрели обратно, на запад, к отелю.

Примечательно, что плавать больше никому не хотелось.

Это был необыкновенно содержательный пляж: одни только формы, которые ветер и песок придали серебристым кусочкам дерева, могли бы занимать воображение часами. А мелководные ракушки с их небывалой, право- и левосторонней закруткой: та же самая раковина, во всех мыслимых отношениях, но — и разница эта, так сказать, в самой основе, — если одна из них заворачивается влево, другая бесповоротно закручена в обратную сторону.

Словно бы одна из них, обойдя всю Вселенную, возвратилась назад, на этот свой берег, чтобы встретить тут другую, никогда его не покидавшую.

После ленча дискуссия продолжилась. Он оставил американскую девушку — она вновь погрузилась в четвертый за эту неделю толстый роман в бумажной обложке, свежеприобретенный в газетном киоске приземистого, похожего на бунгало гостиничного административного здания и полностью повторяющий три предыдущих — кажется, что во всех них говорится о той же самой неслыханной страсти, пронизывающей, словно пассат, все эти продающиеся в газетных киосках одинаково толстые американские романы в бумажных обложках.

Итак, дискуссия продолжалась, и какой-то совершенно лысый господин из Нью-Йорка выступил с итоговым докладом, посвященным необходимости изыскивать принципиально новые способы описания конъюнктуры в периоды, когда полагаться на нее уже невозможно.

Все это было, прямо скажем, на редкость приблизительно и спекулятивно, и последние года два у него появилось чувство, что подобные семинары долго не протянут.

Негоже забалтывать действительность, и ни ужасающие уличные беспорядки в телерепортажах из той или иной страны "третьего мира", ни столь же ужасные колебания курсов валют никак не укладываются в теоретические модели, разработанные в пятидесятые годы командой экспертов, поставивших перед собой простую — проще некуда — задачу: предсказать последствия продолжающегося промышленного роста.

В его собственном промышленно развитом отечестве уже не хватает средств ни на уборку снега зимой, ни на бифштекс или хоть какую-нибудь мясную пищу для рабочей семьи.

Почва уходит из-под ног у промышленно развитого мира, а тут какие-то болтуны прогуливаются по берегу.

В то время как другие плавают ради собственного кровообращения, а кое-кто упивается великой страстью под бумажной обложкой.

Завтра он уезжает в Джексонвилл и увозит американскую девушку. Ее самолет на Бостон (дался ей этот Бостон — но зачем-то ей туда надо) вылетает рано утром, а ему еще сидеть полдня с книжкой в аэропорту. Что его, видит Бог, не особенно огорчает.

У него было предчувствие, что если он останется еще на день-два, то окажется втянутым во взаимоотношения немецкого профессора и его молчаливой, сдержанно-послушной жены и будет вынужден играть роль свидетеля при этих двоих, вовлеченных на самом деле в скрытую войну не на жизнь, а на смерть, и что подобная роль — свидетеля — отвлечет его, измучит и отнимет немало времени, еще много недель кряду.

Они тепло, даже как-то настораживающе тепло простились на стоянке у административного здания.

Профессор намеревался остаться еще на две недели и заняться своим кровообращением.

На шоссе, пролегающем главным образом среди мангровых зарослей, с тех пор как они въехали на материк, машин было совсем немного.

В Джексонвилле он спокойно попрощался с американской девушкой, как только объявили ее самолет, и она весело помахала ему своей косметичкой и еще недочитанным романом в бумажной обложке про страсть.

Не удержавшись, он расхохотался — от некой радости, что вот бывает же такое, — и легким шагом направился в бар заказать большую чашку кофе.