Юрий Колкер - Рассказы разных лет

— Что значит «молодая»?

— Не вырастившая детей. Не выполнившая своего биологического предназначения. Пока оно есть — женщина живет им, защищает его… С теми, кто биологическое задание выполнил, сложнее… или, если угодно, проще. Есть пословица: «в сорок лет женщина волчица, в пятьдесят — тигрица». И тут — как знать… Но мы с вами вот что упускаем из виду. Британское правило совсем не на прямого насильника рассчитано. С насильником-садистом — ни в каком возрасте удовольствия женщина не испытает. Британскому начальству рисовался, так сказать, насильник-джентльмен. Насилие без жестокости и грубости — это как раз и есть самый распространенный случай насилия, причем о таких случаях мы слышим реже всего. Например, в семье… Или на службе. В иных случаях насильник даже галантен…

— Мне почудилось или вы сказали, что насильник и к себе презрение испытывает? Как это возможно? К женщине — понятно, но к себе? Ведь зверь презирать себя не может. Презрение к себе — уже разум, даже интеллигентность.

— На сознательном уровне, конечно, чем человек грубее, тем меньше в нем способности осуждать себя… Но на бессознательном… Он, этот зверь-насильник, живет в чудовищном мире голого животного эгоизма… Но — post coitum omne animal triste, после соития каждое животное печально. Вот этой печали он не может простить себе!.. И еще — он не прощает той власти, которую партнерша получила над ним в момент его физиологической кульминации… Я думаю, что многим мужчинам так никогда и не удается взять этот барьер — снять противоречие между до и после . Самым низким и грубым — меньше всего удается. У них за взрывом вожделения, разрядкой и мгновением слабости следует взрыв отвращения.

— Противоречие между до и после было ужасом всей моей юности.

— Воображаю.

— Да… Мне было семнадцать лет, и я не любил свою первую партнершу. Мы дружили, у нас было много общего, но острое физиологическое влечение вызывала у меня не она…

— А сразу многие?

— Вот именно! Законченный эгоист, не правда ли?

— Прекрасно, что вы строги к себе. Но нет, не правда. Тут зов предков и юношеский цинизм. Он и у девушек есть. Сейчас, когда они свободнее, это очень заметно. Но у мужчин он проявляется сильнее, недаром ведь вы сильный пол. У вас это инстинкт ловца и охотника… Однако позвольте мне дорисовать картину. Во-первых, этот ваш союз был неравный, она любила вас, а вас влекло к ней по временам, а в промежутках мучила совесть. Вы были совестливый эгоист, даже идеалист, мечтавший о совершенной любви. Вы, в отличие от насильников-садистов, презирали себя вполне сознательно и мучительно…

— Именно так!

— Ну вот… Во-вторых, у вас в ту пору была еще одна, та, по которой вы вздыхали, но которая вам не отвечала взаимностью…

— Вы, случаем, не ясновидящая?!

— По совместительству… Но не перебивайте… Та, по которой вы вздыхали, она тоже не самое острое физиологическое влечение у вас вызывала, ведь верно?

— Удар, не отрицаю, как говорит Гамлет.

— Идем дальше. Вы ее идеализировали. Ваши ухаживания не пропали втуне, вы добились ее внимания — и вскоре, хоть и не сразу, разочаровались в ней. Ваша жизнь опустела. Вы долго не находили себе места — и в конце концов вспомнили о той, первой.

— Увы! С небольшими лирическими отступлениями — именно так. Вижу, что случай совершенно ординарный.

— И да — и нет. Помните роман Джорджа Мередита Эгоист ? Канва там похожая. А вместе с тем и отступление от партитуры у вас изрядное… Но как быстро меняется погода! Смотрите, небо опять хмурится. Боюсь, нам пора возвращаться.

Когда они уселись на скамью в конце вагона электрички, он сказал:

— Хорошо, что мы догадались поесть. Вы заметили, что у них refreshment — и отдых, и закуска?..

— И выпивка тоже!.. Но не вернуться ли к вашему до и после ?.. Что у вас там дальше приключилось?

— Что ж… Увы, в любви телесной всё протекало у меня слишком бурно. Спешил, как на пожар. Боялся себя, ее и всего мира (мир тогда был к внебрачным связям свиреп). А после — я сразу же терял интерес к подруге и уважение к себе. Почти как насильник. Включалась латинская пословица. О том, что подруга при этом испытывала, я даже не спрашивал себя. А ей, между прочим, тоже было семнадцать лет, и она была испугана всем этим не меньше меня. Но женщины взрослеют раньше. И вот однажды в парке, вероятно, ничего не получив (и, конечно, имея уже другой опыт, опыт с другими, о котором я не подозревал), она после самой короткой передышки сказала мне: «Encore…» Нужно ли говорить, что я не мог? И что мое унижение, мое отвращение к себе достигло предела? Я испугался так сильно, что долгие годы о женитьбе подумать не смел. Потребовалось года два-три, чтобы понять: фиаско случается только от нехватки любви… ну, или если ложе слишком жесткое… Потом всё у меня наладилось. Женщины начали говорить мне слова более чем поощрительные (которые они всем говорят): «ты самый лучший», «мы созданы друг для друга», «так не бывает», даже «ты — гений».