Жан Эшноз - Гринвичский меридиан

— К югу от островов Мидуэй есть маленький продолговатый островок, по форме он напоминает спичку. Все очень просто: он представляет собой взлетно-посадочную полосу, окруженную морем.

— Надо же, — удивился пилот, — а я и не знал.

— Говорят, он действительно существует. Это старая гряда рифов, которую американцы разровняли и забетонировали во время войны. Похоже, эта полоса до сих пор в рабочем состоянии. Если вы легко на нее сядете, то, думаю, так же легко и взлетите.

— Да, — признал пилот, — в принципе, для этого можно использовать одну и ту же полосу. В этом смысле авиация должна быть экономной.

— Надеюсь, я причиню вам не слишком много хлопот с этой посадкой, — заволновался Селмер. — Я, конечно, мог бы прыгнуть с парашютом, но, признаюсь, мне это было бы трудновато.

— Да нет, все в порядке, — возразил пилот.

— Вы очень любезны, — сказал Селмер.

Во все время полета — а длился он двое суток — их отношения ни на минуту не вышли за рамки той же обязательной любезности. Затем наступил момент, когда стюардесса убаюкивающим голоском что-то наплела пассажирам, дабы объяснить непредвиденную посадку, и самолет плавно нырнул в гущу перисто-слоистых облаков.

Заброшенный американский аэродром верно нес свою службу. Самолет с бешеной скоростью пронесся по узкой бетонной полосе и застопорил ход в самом ее конце, в двадцати метрах от моря, посреди круглой площадки, устроенной для разворота воздушных судов. Пилот отпер входной люк, стюард сбросил вниз веревочный трап, и Селмер спустился, предварительно поблагодарив экипаж.

Полоса была сложена из больших бетонных плит, образующих примитивную, как в детской игре, мозаику и запорошенных тонким слоем песка, который морской бриз то и дело закручивал в тоненькие миниатюрные смерчи. Островок был целиком занят этой длинной, пустой горизонтальной лентой, приподнятой на три метра над уровнем моря. Больше на нем не было ничего — ни единой постройки, никакого укрытия, даже разметка на бетоне и та отсутствовала. Одни только застарелые темные разводы масла или смазки, растекшиеся по бетону, на манер филигранных нитей в банковских купюрах, свидетельствовали о давней человеческой деятельности на этой полоске суши.

Стюард втянул трап обратно, люк захлопнулся, взревели моторы. Аппарат начал разворачиваться на своих мощных надутых колесах, с медлительностью, странно противоречащей его размерам, и Селмер испытал привычное ощущение того покорного, тупого смирения, смешанного с досадой от потери времени, которое всегда посещало его при взгляде на самолет, когда тот катил по земле, вытянув вперед свою длинную упрямую морду. Моторы загудели еще громче, и летающий гигант тяжело пополз в обратную сторону, развернувшись на сто восемьдесят градусов, подобно трактору в конце поля, где конец одной борозды плавно переходит в начало другой.

Селмер смотрел вслед уменьшавшемуся самолету; по обе стороны взлетной полосы разбивались волны, среди которых какая-нибудь одна, самая высокая, взметала к небу фонтан белоснежных пенных брызг с запахом йода. Колеса самолета оторвались от бетона у самой кромки океана, потом медленно сложились и втянулись в брюхо фюзеляжа; теперь он стал больше походить на летательный аппарат. Солнце играло на воде слепящими бликами; Селмеру очень хотелось прикрыть глаза, но он заставил себя смотреть на самолет до тех пор, пока тот не превратился в крошечную точку, и только после этого зажмурил обожженные веки, слыша вокруг себя лишь гул океана.

Он снова открыл глаза. Перед ним, сколько хватало обзора, простирался голый остров, а дальше — одно море, ничего, кроме моря, обведенного круговой чертой горизонта. «Это предел одиночества», — подумал он и ощутил себя предельно одиноким и предельно незащищенным, чтобы выжить на этой безлюдной каменной полоске — если предположить, что он должен на ней выжить, что он решится на такое: при нем всего-то и были, что словарь мертвого языка, да и тот на три четверти бесполезный, пистолет усовершенствованной модели и одежда. Он машинально порылся в карманах, хотя знал, что их содержимое не менялось уже много недель, и вдруг заметил, что он здесь не совсем один.

Вытаращив глаза, он смотрел на неподвижный силуэт, очень далекий, на другом конце полосы; силуэт был едва виден, почти растворялся на фоне моря и небосвода. Приспособив взгляд к свету и расстоянию, Селмер различил человека в белом костюме и черных очках, с белокурыми волосами, точнее сказать, с желтыми, а не белокурыми. Человек помахал рукой, нагнулся к воде и исчез. Селмер зашагал по длинной узкой полосе, снова оставшись в одиночестве среди этого пейзажа, который, будучи морским, выглядел как-то театрально.