Кота Нодзоми - Счастливого дня смерти. Организатор самоубийств Ёмидзи и убийца Дуриан

– В общем, ты живешь с «собой», и никуда от этого не деться. В манге часто пишут, что люди могут меняться – так вот, это вымысел.

– Вот как? А я считаю, что люди могут меняться. Люди взрослеют. Бывает же, что человек расстается с «собой» прошлым и становится таким «собой», каким хочет быть.

– Возможно, но ты «сам» решаешь, каким «собой» стать, поэтому эта мысль противоречива.

– У тебя извращенная натура.

– Таким я себя люблю. Потому что с таким «собой» я живу.

Фува улыбнулся – то ли понял меня, то ли просто смирился.

– А может, это не ты, а весь мир извращен, – ворча, налил он новую чашку кофе. И вдруг выражение лица его стало суровым.

– Все еще хочешь умереть?

– Да, – ответил я спокойно, остужая свой кофе.

– И почему же?.. Ты же любишь себя, ты наслаждаешься каждым днем.

– Именно поэтому.

Я сделал глоток и продолжил ровным тоном:

– Я люблю «себя». Каждым днем наслаждаюсь. Даже не имея денег, я наслаждаюсь. Даже не имея девушки, я наслаждаюсь. Даже не имея много друзей, я наслаждаюсь. Я наслаждаюсь жизнью, когда ем, когда пью воду, когда дышу – мне слишком весело. Я уже вдоволь повеселился.

– Но при всем при этом есть же, наверно, наслаждения, которых ты еще не испытывал?

– Возможно. Но как бы мне не было весело, жизнь не имеет смысла. Жить бессмысленно. Плывешь ты по течению или же стремишься к успеху – все равно ты умрешь. Я уже понял этот мир.

Это не ложь и не блеф, эти слова из глубины души.

Я уже понял этот мир.

Боюсь, что понял.

И, естественно, Фува, видя мою самодовольную рожу, возразил:

– Это ты так думаешь.

– Именно. Я так думаю, таков мой мир. Жизнь похожа на домино. Я тебе об этом уже говорил? Не важно, я сам хочу решить, когда закончить. Нигде ведь не прописано, когда прекращать расставлять костяшки? Если тот, кто расставляет домино, скажет, что все, хватит – значит хватит.

Я заглянул в глаза Фуве.

– Я завершен. Осталось только уронить домино.

Фува был в растерянности, кое-как он выдавил из себя слова:

– ...Ты ведь еще жив. Значит, есть ради чего?

– Не в этом дело... Жить весело. Поэтому я смакую жизнь. Сейчас я вроде как проживаю ее остаток.

– Что ты несешь? Тебе всего 19.

– Ну, я не люблю заморачиваться. Даже умирать хлопотно. Жизнь веселее смерти.

Жить действительно просто. Ночью ложишься спать, утром просыпаешься. Ты ничего не делаешь, а время бежит. Жизнь не столько весела, сколько проста.

– Как бы тебе объяснить...

Фува почесал затылок. На его лице появилось страдальческое выражение. Видимо, он изо всех сил думает, как разубедить меня.

Мне нравится в нем эта черта – ненавязчивое дружелюбие, рожденное из чистой доброты. По-моему, это прекрасно.

Однако.

Каким бы замечательным ни был Фува, я останусь самим собой.

– Смог бы ты сказать все это неизлечимо больному человеку?

– Смог бы, – ответил я, ни секунды не сомневаясь, на вопрос Фувы.

– Другие здесь ни при чем. Кто хочет жить – пусть живет, кто хочет умереть – пусть умрет. Что с того, что в мире есть люди, которые хотят, но не могут жить? Люди есть люди. Я есть я. Да и вообще, тот факт, что я жив, не осчастливит других людей.

Я не хочу, чтобы другие понимали меня.

Как бы они не оценивали меня, я это я.

– В неизлечимой болезни нет ничего особенного. Можно сказать, что все люди в этом мире неизлечимо больны, потому что однажды они все умрут.

А называется эта болезнь – жизнь.

– ...То есть болезнь, ведущая к смерти? – сказал Фува. – Согласно Кьеркегору, это свидетельствует об отчаянии, но ты, напротив, желая смерти, стремишься к ней. Ты очень странный, Сидо.

– Возможно. Болезнь, ведущая к смерти – жизнь, – сказал я с важным видом, но я понятия не имею, кто такой этот Кьерк-как-его-там. Откуда он?

Черт. Ох уж эти умники. Считают, что знания, которыми они владеют, это общеизвестные факты. Но спрашивать тоже как-то стыдно, поэтому притворюсь, что знаю, о ком речь, и продолжу.

– Все мы страдаем от неизлечимой болезни. Именно поэтому стоит положиться на популярное в последнее время понятие «качество жизни». Я хочу, чтобы к воле пациентов было проявлено уважение.

Я говорил о больных раком на последней стадии, которым осталось не больше полугода, и которые хотят спокойно умереть, а не продолжать изнуряющее лечение.

Я говорил о себе, которому осталось где-то лет семьдесят, и который поэтому не хочет продолжать это бессмысленное занятие.

И в чем же разница между нами?

– Говоришь, будто все знаешь.