Костас Кодзяс - Забой номер семь

– Что она заставила написать ему? – спросил потрясенный Алекос.

– Что пишут всегда в открытке, самые обычные вещи: что обе они здоровы, что адвокат надеется вызволить его, раз кончилась гражданская война и он тяжело болен, что его ждут с нетерпением, чтобы прижать к своей груди, за тому подобное. Едва Элени кончила писать, старуха схватила открытку и сунула за пазуху. Надо было в эту минуту видеть ее лицо! Губы у нее дрожали от радости, честное слово! Да, Алекос, никогда в жизни не забуду я этой минуты! Перед тем как уйти, она повернулась и сказала Элени: «Я, дочка, опять приду, как только получу ответ».

Фанасис печально покачал головой. Вдруг он стукнул клещами по столу.

– Так все кончилось, – произнес он.

– Что кончилось?

– В тот же вечер у Элени был сильный припадок. Врач позвонил куда-то, приехали люди и забрали ее. Отвезли в Дафни, в психиатрическую больницу.

– Она сошла с ума?

– Да, и нет надежды, что к ней вернется рассудок, Ох! Слушай дальше. В приемные дни туда являлась старуха и виделась с пей. Я уверен, Алекос, что она заставляла ее писать Стефаносу. Ах, я не знаю, что и сказать! Ее свекровь умерла прошлым летом. Я хоронил ее. Ведь больше у нее никого не было. Элени до сих пор не верит, что она умерла, все время ее ждет. Три раза в неделю я хожу в больницу навещать ее. Ты был знаком с ней раньте по если бы увидел теперь, пришел бы в ужас. Кожа да кости!

Дверь приоткрылась, s какая-то работница заглянула в комнату. Она доложила, что пришел служащий из одного магазина.

– Пусть возьмет два пакета там, на прилавке, – сказал Фанасис. – Да, а принес он векселя? Дай сюда. Так, так. Мы же договорились, что за него поручится его зять. Сколько раз ему твердить одно и то же! Позвонить ему? Еще этим я должен заниматься? – Он поднял трубку, и минут пятнадцать продолжались переговоры. Наконец он распорядился отдать служащему пакеты. Дверь снова закрылась.

– Зачем я тебе нужен, Фанасис? – спросил Алекос.

– Чтобы ты пошел к Стефаносу и рассказал ему все, что слышал. Передай ее письмо… Скажи ему: «Фанасис придет как-нибудь повидать тебя… Возможно, не скоро, но обязательно придет».

Выйдя во двор, Алекос рассеянно посмотрел на разбитые умывальники старика Пикроса, прислоненные к забору; время, видно, забыло их. Он чувствовал себя не в своей тарелке. В воротах он остановился, словно не зная, куда направиться.

«Старуха, конечно, нисколько не виновата. Как могла она помешать им написать Стефаносу правду? Тогда в чем же дело? В характере Элени? Чем вызвано ее помешательство? Может быть, гибельным для нее оказалось сознание, что она убила навсегда свое прежнее «я».

Внезапно другая мысль промелькнула в голове у Алекоса. Это была одна из тех мимолетных мыслей, которые на мгновение озаряют, как молния, тайники человеческой души и тотчас исчезают, прежде чем успеешь хорошенько разобраться в них. Ему показалось, что страдания Элени помогли ему осознать все величие революционной борьбы.

«Но, значит, величие революционной борьбы отражает величие самого человека? А если так, то самое прекрасное, самое замечательное в людях – это их совесть, и поэтому следует быть жестоким, неумолимым р не прощать, как другие». Эта мысль, а также неотступно терзавшая его мысль о поисках лжесвидетеля молнией промелькнули у него в голове, и вдруг он вздрогнул; Алекосу почудилось, что кто-то стоит за его спиной и наблюдает за ним. Он оглянулся и увидел Катерину, которая, прислонившись к зеленому забору, жевала кусок хлеба.

– Вот, вышла перекусить, – сказала она просто. – Ну зачем ты понадобился хозяину? Или это секрет? – прибавила она, засмеявшись.

– Не скажешь ли мне, Катерина… – Он достал сигарету из пачки.

– Что с тобой, почему у тебя дрожат руки?

– Ты видела Стефаноса?

Девушка кивнула и, насмешливо посмотрев на него продолжала:

– Скрываешь? Но я-то знаю, что ему от тебя надо. Он говорил с тобой о ней? Да? – Она помолчала, прожевывая хлеб. – Ступай скажи ему, что Стефанос ни разу не произнес ее имени. Передай ему, чтобы он не боялся: Стефанос с него не спросит. Я ему все рассказала! – Последнюю фразу Катерина произнесла с таким глубоким удовлетворением, что можно было подумать, будто она имела основание ревновать Стефаноса к бывшей жене.

– Что все? – живо откликнулся Алекос.

– То, что нашептывают соседи о его жене и моем хозяине. Я сказала ему то, что написала мелом Коротышка вот тут, на входной двери.

– Коротышка?