Костас Кодзяс: Забой номер семь

– Не замолчу. Он пьяный, – твердил малыш.

Женщина наклонилась к Клеархосу. От резкого запаха уксуса, исходившего от ее волос, его начало мутить.

– У-у, скотина! До вечера еще далеко, а он уже нализался, – прошептала она ему на ухо и, захлебываясь от злости, стала осыпать бранью своего супруга. Но вдруг, напустив на себя строгий вид, она повернулась к мальчику. – Неблагодарная свинья, чего тебе еще надо? – напала она на сына, чтобы отбить у него охоту осуждать отца. – Разве он не приволок тебе целый узел барахла? Ботинки, костюмчики, теплые рубашонки – все как раз по тебе… Что поделаешь: у отца разболелась нога, – прибавила она с притворным огорчением. Соседи знали, что муж ее совершенно здоров, но она не уставала всем повторять, будто у него распухла нога. – Ведь нет ничего зазорного просить у людей помощи. Вот если ты сводник или жулик, тогда другое дело.

– И вовсе нога у него не болит. Он обманщик, лентяй, грязный нищий! – упрямо кричал мальчик.

– Несчастный! Не сносить тебе головы. Прости меня, господи, какой бес в него вселился! – причитала женщина, обращаясь то к Клеархосу, то к сыну, – Последнее время он даже не хочет разговаривать с отцом. Вы и не представляете, как отец обожает мальчишку. Разве он не кормит тебя, не одевает прилично? Он собирается отдать его в школу, подумайте только! Тебя дразнят эти замухрышки, дети трактирщика? Ну и что с того? Они изображают хромых и нищих, передразнивают его отца. Мальчишка бросился однажды на них с кулаками, но ему здорово досталось.

Клеархос с трудом сдерживался, слушая болтовню женщины; она говорила обо всем сразу, и он ничего не мог понять в этом потоке слов. Он отстранил малыша и уже хотел подняться по лестнице, как из двери предпоследней комнаты вышел толстый небритый мужчина, одетый в лохмотья. Правая нога у него была замотана в грязные тряпки и казалась огромной. В руке он держал палку, украшенную яркой соломкой и двумя флажками. Сверху он прикрепил к палке изображение богородицы, которая косила на один глаз. Каждый день он заботливо украшал свою палку и собирался даже приделать к ней велосипедный звонок.

Николарас был в благодушном настроении. Он растянулся рядом с сыном на ступеньках. Громко смеялся, не замечая никого, кроме мальчика. На Клеархоса и свою жену он даже не взглянул. Малыш низко опустил стриженую голову. Отец пощекотал его. Мальчик вздрогнул и готов был убежать. Но Николарас грубо схватил его за плечо и притянул к себе.

– Почему удираешь, глупыш? Что я тебе расскажу сейчас!

– Не рассказывай ему свои истории, ребенок и так совсем одичал, – сказала жена.

Николарас не обратил на ее слова никакого внимания. Он ухватил мальчика за шиворот и своими толстыми пальцами потрепал его за ухо.

– Вижу я траурный крест на двери, – начал он свой рассказ, – Гм, здесь есть чем поживиться, говорю я себе. Крышка гроба не более полутора метров, вся резная, разукрашенная. Богатый дом! – Николарас злорадно засмеялся. – Прихрамывая, подымаюсь по лестнице. Все плачут, убиваются. Какой-то господин стал выталкивать меня на улицу. Но от меня не так-то просто отделаться, я как клещ. Падаю матери в ноги: «У меня тоже ребеночек, госпожа, такой же махонький, как твой несчастный». Ну, я тут слезу пустил, а она начала рвать на себе волосы. «Дай мне какой-нибудь одежонки, и пусть бог успокоит его душу». Она бросилась как сумасшедшая к шкафу, открыла его. Ой-ей, мать моя, сколько там было добра! «Бери, бери, чтоб я никогда больше всего этого не видела!» – кричала она.

Николарас говорил хриплым тягучим голосом и противно посапывал. Своими толстыми пальцами он то и дело трепал мальчика по щеке. Женщина наблюдала за ним с каким-то безотчетным страхом, будто предчувствуя беду.

– Я связал все в узел и собрался уже отчалить, – продолжал Николарас, – как вдруг смотрю: идет по коридору краснощекая толстуха, ни дать ни взять сорокаведерная бочка, – он раскатисто засмеялся, – тетка покойного! Едва она увидела своего племянника в гробу, как икнет со страху! – Он опять залился веселым смехом.

– Хороши шутки, нечего сказать! – заметила жена Николараса и со смущенной улыбкой посмотрела на Клеархоса.

Малыш сжался в комок. Вдруг он в бешенстве впился зубами в руку отца, ласкавшего его, и бросился бежать по коридору, Николарас завыл от боли.

– Иди сюда, глупыш. Иди сюда.

Мальчик стоял перед комнатой Клеархоса, прижавшись к двери. Увидев, что отец встал со ступенек, оп упрямо закусил губу.