Мо Янь: Большая грудь, широкий зад

— Подымайся! — рявкнула она на сына. — Путаешься только под ногами. Поесть-попить не дурак, а как работать — так и руки не поднять! Правитель небесный, что за наказание такое!

Шоуси вскочил, словно ему амнистию дали, и шмыгнул в угол к отцу. Чёрные глазки обоих шныряли по сторонам, а на лицах застыло туповатое, с хитрецой, выражение. Тут вновь донеслись крики Сыма Тина, и отец с сыном беспокойно заметались, будто им срочно понадобилось по нужде.

Не обращая внимания на загаженную землю, Шангуань Люй, сосредоточившись, опустилась на колени перед брюхом ослицы, закатала рукава и потёрла свои большие руки с режущим слух звуком — будто тёрла подошвы тапок одну о другую. Прижалась щекой к брюху и прищурилась, внимательно прислушиваясь. Потом погладила ослицу по морде и растроганно произнесла:

— Ну давай, милая, постарайся! Такая уж наша бабья доля, никуда от этого не денешься! — Потом, пропустив её шею между ног и изогнувшись, положила руки ей на брюхо и стала с силой толкать вперёд, словно строгая рубанком. Ослица жалобно вскрикнула, согнутые ноги судорожно распрямились, копыта задрожали, словно выбивая дробь на невидимых больших барабанах, и эти беспорядочные звуки эхом отразились от стен пристройки. Вывернув шею, она на какой-то миг подняла голову и тут же тяжело уронила её на землю. Казалось, упал кусок мокрого, клейкого мяса.

— Потерпи ещё немного, голубушка, нас ведь никто не заставлял рождаться женщинами, верно? Стисни зубы, поднатужься… Ну, поднатужься, милая… — негромко приговаривала Шангуань Люй.

Она прижала руки к груди, чтобы набраться сил, перевела дух и медленно, но настойчиво снова стала давить вперёд. Ослица корчилась в конвульсиях, из ноздрей у неё выступила желтоватая жидкость, голова со стуком моталась из стороны в сторону, а всё вокруг заливало водами вместе с жидким навозом. Отец с сыном в ужасе закрыли глаза.

— Земляки, конный отряд японских дьяволов уже выступил из уездного города, сведения у меня верные, не болтовня какая, бегите, а то поздно будет… — Преданные призывы Сыма Тина лезли в уши с необычайной отчётливостью.

Когда отец с сыном открыли глаза, Шангуань Люй сидела у головы ослицы и, глядя в пол, пыталась отдышаться. Белая рубашка насквозь промокла от пота, и на спине рельефно проступили лопатки. Между ног ослицы натекла лужица алой крови, а из родовых путей торчала тоненькая и слабенькая ножка мулёнка. Она смотрелась так неестественно, что казалось, кто-то злонамеренно засунул её туда.

У Люй сильно подёргивалась щека. Она снова приложила её к брюху ослицы и долго прислушивалась. Шоуси не сводил глаз с лица матери, отливавшего безмятежным золотистым цветом перезрелого абрикоса. Крики Сыма Тина без конца носились в воздухе, будто слетевшиеся на вонь мухи, которые то облепляли стену, то снова садились на шкуру ослицы. Шоуси била нервная дрожь, словно в предчувствии большой беды. Хотелось выскочить из пристройки, но духу не хватало. Казалось, стоит выйти за порог, как тут же попадёшь в лапы проклятых японских дьяволов — коротконогих и короткоруких; говорят, носы у них торчат, как головки чеснока, и глаза навыкате, словно бубенчики. А ещё они поедают у людей сердце и печень и пьют кровь. Сожрут ведь подчистую, ни косточки не оставят.

А сейчас, наверное, мчатся толпой по проулкам, преследуя женщин и детей, взбрыкивая и храпя, как жеребцы. Он покосился на отца, пытаясь обрести утешение и уверенность. Шангуань Фулу, эта насмешка над профессией кузнеца, сидел на мешке, бледный от страха, обхватив руками колени. Он беспрестанно раскачивался взад-вперёд и стукался спиной и затылком об стену. В носу у Шоуси почему-то защипало, и из глаз покатились слёзы.

Урождённая Люй кашлянула и медленно подняла голову.

— Что ж ты натворила, голубушка, — вздохнула она, поглаживая морду ослицы. — Ну как тебя угораздило выпростать сначала ногу? Разве не знаешь, глупая, что при родах перво-наперво должна идти голова?.. — На погасших глазах животного выступили слёзы. Люй вытерла их, звучно высморкалась и повернулась к сыну: — Иди за мастером Фань Санем. Эх, думала сэкономлю пару бутылей вина да свиную голову, но, видать, придётся потратиться. Ступай за ним!

Отпрянув к стене, Шоуси с отвисшей челюстью в ужасе уставился на ворота, ведущие в проулок.

— Там же полно японцев, там полно японцев… — промямлил он.

Взбешённая Люй вскочила, пересекла двор и распахнула ворота. Во двор ворвался свежий ветер, который в начале лета дует с юго-запада, неся с собой терпкий дух созревающей пшеницы. В проулке царила тишина и не было ни души, только в воздухе кружился целый рой чёрных бабочек — абсолютно нереальное зрелище. От чёрного пятна рябило в глазах, и Шоуси посчитал это недобрым знаком.