Мо Янь - Большая грудь, широкий зад

Ошибку допустил секретарь Ху, вот и перевели его потом куда подальше.

В тот день женщины дунбэйского Гаоми, в ком проснулась совесть, честили последними словами всех этих греховодников — и начальство коммуны, и своих мужчин. Они обступили сестру и одели её. Несколько человек помоложе и покрепче подняли её, еле дышавшую, и вывели на улицу. Следом шла толпа заплаканных женщин и детей. Дети были настолько серьёзны, что походили на стариков. Все молчали, будто участвовали в торжественном шествии. Еле волочившая ноги сестра смотрелась в своём огненно-красном одеянии как павший герой.

С тех пор она прославилась. Ей удалось так поразить народ, пролив за них, невежественных и упрямых, свою кровь, что это стало сильнейшим противоядием злу, чудесным образом преобразившим это гнилое болото. Люди из пассивных стали активными. Добросердечные женщины, пожилые и молодые, несли в наш дом большие керамические горшки и маленькие посудины из тыквы. В горшках была мука, в тыквах — яйца. Все они с восторгом отзывались о сестре, и тронутая до глубины души матушка говорила, что никогда ещё семья Шангуань не видела от земляков столько заботы. К сожалению, сознание сестры так и не прояснилось — столь страшным потрясением для её мозга оказался удар железного кулака секретаря Ху.

На уездном совещании руководящих работников третьего уровня Лу Шэнли выступила с важным докладом, и по одобрительным взглядам некоторых заслуженных и авторитетных руководителей старшего поколения, а также по завистливым речам коллег поняла, что её выступление имело большой успех. За эти несколько лет в провинции переняли такую же, как в центре, манеру стоять, а не сидеть перед микрофоном. Для косноязычных тугодумов-чиновников, которые глаз не отрывали от бумажки, выступление стоя, несомненно, было пыткой, а для Лу Шэнли — эффектным представлением. Свернув текст доклада в трубочку и сжав в руке, она выразительно размахивала им. Говорила звонко, но не развязно. Держалась с достоинством, но не без живости. Допускала небольшие шалости, но не перебарщивала. Жестикулировала, но тоже в меру. Ей было уже к пятидесяти, но она не утратила женского обаяния. Макияж искусный, выглядит естественно. Одета неброско, вещи отличного качества, дорогие. Стройная, грациозная, она стояла перед микрофоном, притягивая к себе все взоры, — блистательная звезда трёхтысячного собрания. На прощальном банкете руководитель из числа старой гвардии пригласил её сесть рядом.

— Как дела на личном фронте, малышка Лу? — добродушно поинтересовался он, похлопывая её по голому колену тёплой, как у медвежонка, ладонью.

— «Сюнну ещё не покорены, впору ли думать о доме!» [287] По преданию, так ответил ханьскому императору У-ди его знаменитый генерал Хо Цюйбин (140–117 до н. э.), успешно сражавшийся с гуннами (сюнну). — хохотнула она.

Руководитель одобрительно улыбнулся, а потом стал давать искренние и благожелательные наставления.

Вернувшись после банкета в гостевой дом, она почувствовала лёгкое головокружение. Позвонил мэр города-побратима и пригласил в танцзал на втором этаже, но она сказала, что перебрала и танцевать не в состоянии.

Побратим стал говорить что-то неофициальное, она расхохоталась и положила трубку. Повесила на ручку двери табличку «Не беспокоить» и наполнила ванну. В горячей воде её стало клонить в сон. Зазвонил телефон. «Наверное, опять на танцульки», — подумала она и не взяла трубку. Она надеялась, что звонок вскоре умолкнет, но нет — кто-то очень хотел добиться своей цели. В конце концов она всё же потянулась мокрой рукой за трубкой и что-то промычала. В ответ — молчание.

— Кто это? — спросила она.

— Мэр Лу? — уточнили на том конце провода.

— Да.

— Будь осторожна, мэр Лу.

— С чего это мне осторожничать!

— Копают под тебя, все материалы в дисциплинарной комиссии, улики железные.

— Кто говорит? — спросила Лу Шэнли, помолчав.

— У вас в городе есть такой птицеводческий центр «Дунфан»?

— Надо встретиться, — выдохнула Лу Шэнли.

— В этом нет нужды, — прозвучало в ответ. — Удачи, мэр Лу.

Она устало опустилась в ванну, тупо глядя на поднимающиеся клубы пара. За стеной зашумела вода в унитазе. Мысли в голове вертелись, как грязь в водовороте. Казалось, мутный поток затягивает её, увлекая в тёмный подземный сток. Пар в ванной тем временем собрался на потолке в холодные капли, которые одна за другой падали вниз — в похожую на застывший жир воду — со звонким стуком, будто по глазури; падали на её надменный лоб, и звук был глухой, деревянный, как от колотушки для доуфу. Она выскочила из ванны, словно выпрыгнувшая из воды белорыбица. Вытерлась перед зеркалом: скоро полтинник, а грудь всё такая же упругая, талия что надо, животик плоский. Смелость побеждает уныние, красота — это сила. К ней вернулась свойственная ей деловитость, сметливость. Пара взмахов полотенцем — и тело уже сухое; ловкие руки, острый взгляд — вот она уже и оделась. Коричное масло на волосы, духи — завлекать мужчин — за ушами. Затем звонок водителю, который накануне доставил её в уезд на собрание, с указанием срочно подать машину. Через полчаса Лу Шэнли уже мчалась в лимузине в Далань со скоростью сто пятьдесят километров в час.