Мо Янь - Большая грудь, широкий зад

Сестру привели на выставку наглядной агитации, и она остановилась перед стендом со своими драгоценностями. А народ словно с ума посходил, все повалили смотреть на неё как на диковинного зверя. Руководство коммуны предложило ей рассказать, как она, эксплуататор, накопила такие ценности. Сестра усмехнулась и ничего не ответила. Вообще-то, с её появлением выставка потеряла всякий смысл. Мужчины глазели на проститутку. Женщины тоже пришли на проститутку глянуть. Сестра хоть и была падшей женщиной, но, как говорится, исхудавший верблюд всё равно больше лошади, и курице не сравниться даже с самым уродливым фениксом. Да ещё этот её огненно-красный ципао — он отбрасывал багровые блики на всё помещение, так что казалось, будто что-то горит. Ну совсем как эта Фань Гохуа, ети её, говорила. Сестра долго пробыла в среде ветра и луны [286] Ветер и луна — образное определение любовных отношений. и конечно прекрасно знала, что у мужчин на уме. Она пустила в ход всё своё обаяние: пальчики переплела цветком орхидеи, строила глазки, изгибала стан и покачивала ножкой, кокетливо поправляла волосы. Все аж рты пораскрывали, даже ганьбу почёсывали носы и постреливали глазами по сторонам, гадко ухмыляясь. Хорошо хоть, секретарь парткома коммуны Ху был старым революционером с твёрдой позицией. Сжав кулаки, он подскочил к стенду и сунул сестре кулаком в грудь. Детина здоровенный, кулачищи могучие — камни дробить впору, разве сестре сдюжить? Она качнулась и упала навзничь. Ху схватил её за волосы и поднял, изрыгая грязные ругательства на своём цзяодунском говорке:

— Ты что же это, мать твою, прискакала на выставку по классовому воспитанию бордель здесь разводить?! Говори давай, етит твою, как бедняков эксплуатировала!

К ругани секретаря Ху дружно присоединились ганьбу, выражая свою твёрдую позицию. Член парткома Ян, размахивая рукой, прокричал лозунг — всё тот же, что и несколько лет назад: «Не забывать о классовой ненависти, мстить за кровь и слёзы!» В толпе на него откликнулись единицы. А у сестры глаза просто горели, с губ не сходила презрительная усмешка. После того как секретарь Ху убрал руку, она поправила сбившуюся причёску:

— Скажу, скажу. Что хотите, то и скажу…

— Правду давай выкладывай! — злобно орали ганьбу. — Нечего темнить!

И тут взор сестры постепенно потух, из глаз вдруг брызнули слёзы, оросив ципао.

— Хлеб проститутки нелёгкий, зарабатывать своим телом, накопить столько денег — ох как непросто. Хозяйка вечно торопит с оплатой, мерзавцы всякие обижают. Всё это невеликое богатство полито кровью… — Её прекрасные глаза вдруг снова просветлели, загорелись, и слёзы высохли от их огня: — Вы отобрали у меня деньги, заработанные потом и кровью. Мало того, притащили сюда комедию ломать: я ведь такая-сякая, каких только мужчин не перевидала! И японских дьяволов, и высоких чиновников, и знаменитостей, и мелких торговцев, и торговцев вразнос… Молоденьких юнцов с деньгами, уворованными у отцов, тоже привечала. Как говорится, у кого молоко, та и мать, у кого деньги, тот и мужчина…

— Конкретнее давай! — шумели ганьбу.

Сестра холодно усмехнулась:

— Вот вы кричите, что я фальшивая, ненастоящая. Хотите увидеть, какая я настоящая, неприкрытая, во всём непотребстве — пожалуйста, доставлю вам сегодня такую радость! — С этими словами она ловко расстегнула пуговицы под мышкой, потом рванула запах на груди, и ципао упал ей под ноги. Сестра осталась абсолютно нагая, и в воздухе зазвенел её пронзительный крик: — Смотрите же все, раскройте глаза и смотрите! Вот чем я эксплуатировала! Этим, этим и ещё раз этим! Кто платит, тому и даёшь! Вот уж одно наслаждение, ветер не дует, дождь не мочит, ешь и пей в своё удовольствие, каждый день невеста, каждую ночь брачные покои! У кого дома есть жёны, дочери, давайте, отпустите их заниматься этим ремеслом, пусть ко мне приходят, научу петь и играть на разных инструментах, дам уроки применения всех видов оружия в обхождении с мужчинами, помогу стать деревьями, с которых будете трясти деньга! Ну, кто желает, господа? Сегодня я занимаюсь благотворительностью, обслуживаю бесплатно себе в убыток, позволю попробовать, что такое всеми желанная проститутка! Ну что? Слабо? Поникли, как спустившая елда?

От гнева и насмешек сестры мужчины дунбэйского Гаоми, ещё несколько минут назад стоявшие с горящими глазами, опустили голову. Выпятив грудь, сестра повернулась к секретарю Ху:

— Ну а ты, начальник? Только не говори, что не хочешь, глянь, как у тебя встал — что твой маузер «куриная нога», будто парус надулся. Давай, кто осмелится, если ты пример не подашь? — С непристойными жестами и выражениями сестра подступала к секретарю Ху, а тот, побагровев, пятился от неё. Грубая рожа этого бравого цзяодунского верзилы покрылась каплями пота, а от торчащих, подобно щетине, волос валил пар, как над пароваркой. Он вдруг взвыл, словно пёс, обжёгший кончик носа о раскалённые клещи, в бешенстве размахнулся железным кулачищем и нанёс сестре страшный удар прямо в лицо. Раздался ужасающий хруст, и она со стоном распласталась на полу. Из носа и меж зубов у неё хлынула кровь…