Лайди бросилась на колени:
— Бабушка, избей меня до смерти!
— Избить тебя до смерти? — печально повторила урождённая Люй. — От этого чаша целее не станет. Это же фарфор династии Мин, времён правления императора Юнлэ, [16] Минский император Юнлэ правил в 1402–1424 гг.
часть приданого вашей прабабушки. За неё можно было целого мула купить!
Мертвенно-бледная Лайди молила бабку о прощении.
— Замуж тебя выдать надо! — вздохнула Шангуань Люй. — Нет чтобы делами заниматься с утра пораньше, а ты носишься, как злой дух. Матери несчастной и той не даёшь помереть спокойно.
Лайди закрыла лицо руками и разрыдалась.
— А ты думала, хвалить буду за то, что ты мне посуду бьёшь? — недовольно продолжала бабка. — Убирайся-ка с глаз моих долой, забирай своих милых дармоедок-сестричек и отправляйтесь на Цзяолунхэ креветок ловить. И пока полную корзину не наберёте, лучше не возвращайтесь!
Лайди торопливо вскочила, подхватила малышку Цюди и выбежала за ворота.
Шангуань Люй шуганула туда же, за ворота, как кур, и Няньди, и всех остальных девочек, а потом швырнула в руки Линди узкогорлую корзину для креветок.
Прижав к груди Цюди, Лайди взяла за руку Няньди, та потянула за собой Сянди, Сянди потащила Паньди, а Линди одной рукой волокла Паньди, а в другой несла корзину. Так, друг за другом, с плачем и всхлипываниями семеро сестёр Шангуань направились по залитому солнцем проулку, где гулял западный ветер, в сторону Цзяолунхэ.
Проходя мимо двора тётушки Сунь, они почувствовали приятный запах. Из трубы поднимался белёсый дымок. Пятеро немых, как муравьи, таскали в дом дрова и солому, а чёрные псы в явном ожидании лежали у дверей, высунув красные языки.
Девочки забрались на высокий берег реки, и двор Суней стало видно как на ладони. Пятёрка немых их заметила. Старший подвернул верхнюю губу, над которой пробивались чёрные усики, и улыбнулся Лайди. Та залилась краской. Она вспомнила, как не так давно ходила на реку за водой и этот немой бросил ей в ведро огурец. Его хитроватая ухмылка показалась не злой и даже приятной, сердце впервые как-то странно забилось, и кровь прилила к щекам. Она посмотрелась в ровную, как зеркало, поверхность воды: лицо просто горело. Этот хрусткий огурец она потом съела и долго не могла забыть его вкус. Она подняла глаза на сияющую церковную колокольню и сторожевую вышку, на площадке которой золотистой обезьяной прыгал мужчина.
— Земляки, — кричал он, — конный отряд японцев уже выехал из города!
Внизу собралась целая толпа. Люди, задрав головы, смотрели на этого мужчину, который то и дело свешивался через перила, похоже, отвечая на вопросы собравшихся. Дав ответ, он выпрямлялся, обходил площадку и, сложив ладони рупором, снова кричал на всю округу, что японцы скоро войдут в деревню.
На главной улице показалась коляска на резиновых шинах. Откуда она только взялась — словно с неба свалилась или выросла из-под земли. Запряжённая тройкой лошадей, она мчалась под перестук двенадцати копыт, вздымая за собой жёлтое облако пыли. Разномастные лошади — одна желтоватая, как абрикос, другая тёмно-коричневая, как финик, а третья бледно-зелёная с желтизной, — откормленные, лоснящиеся, словно вылепленные из воска, завораживали взгляд. Позади коренного стоял, расставив ноги, смуглый человечек, и издалека казалось, что он сидит верхом. «Хэ, хэ, хэ!» — выдыхал он, щёлкая большим кнутом с красной кисточкой. Потом вдруг резко натянул вожжи, и лошади, протестующе заржав, остановились как вкопанные. И экипаж, и лошадей, и возницу накрыло облако пыли. Когда пыль осела, Лайди увидела слуг из Фушэнтана: они грузили в коляску оплетённые бутыли с вином и кипы соломы. На каменных ступенях при входе в усадьбу стоял высоченный детина и громко покрикивал. Одна из бутылей с громким стуком упала, затычка из свиного мочевого пузыря прорвалась, и дорогое вино потекло на землю. Двое слуг бросились поднимать бутыль, а подскочивший детина стал охаживать их плясавшей в его руках плетью. Те присели на корточки, обхватив головы руками и покорно принимая заслуженное наказание. Плеть летала, извиваясь, словно змея; повсюду разносился винный аромат. В просторах полей за деревней под ветром гнулись колосья пшеницы, прокатываясь золотыми волнами.
— Бегите, бегите! — неслись неумолчные крики с вышки. — Всем конец, коли не успеете!..
Многие вышли из домов и бесцельно копошились вокруг, как муравьи. Одни разгуливали, другие бегали, третьи стояли, застыв на месте. Кто двигался на восток, кто на запад, кто ходил кругами, поглядывая то в одну, то в другую сторону. Ароматы со двора семьи Сунь становились всё явственнее, из дверей дома валил пар. Немых было не слышно и не видно, и во дворе царила тишина. Время от времени изнутри вылетала обглоданная кость, и пятёрка чёрных псов бросалась в драку. Победитель отбегал к стене, забивался в угол и начинал с хрустом глодать, а остальные заглядывали в дом, посверкивая красными глазами и тихонько повизгивая.
Читать дальше