Билл Брайсон - Путешествия по Европе

Так прошел день.

Я не ел со времени легкого ужина предыдущей ночью и был так голоден, что съел бы что угодно, даже бабушкину жирную ветчину с кубиками моркови, от которой меня в детстве рвало. Вечером пришел проводник с тележкой, на которой стояли чашки кофе и закуски. Все быстренько проснулись и стали изучать предлагаемую еду. У меня было двадцать четыре шведские кроны, что я считал вполне приличной суммой, но ее хватило только на один безнадежно скромный сэндвич, украшенный кусочком салата и восемью крошечными фрикадельками. Питание в Швеции — сплошная череда огорчений.

Я купил сэндвич и осторожно снял целлофан, но как раз в этот момент поезд дернулся, бутылки в тележке проводника панически зазвенели, а все фрикадельки с моего бутерброда посыпались на пол как моряки с тонущего корабля. Я тоскливо проследил взглядом их падение и последующее превращение в комочки грязи.

Дама в черном стала смотреть на меня с еще большим презрением, хотя я считал, что это невозможно.

Школьный учитель ловко убрал ногу, чтобы шарики не упали на его блестящий ботинок. Только молодой швед и проводник смотрели на меня сочувственно, пока я собирал с пола фрикадельки и выбрасывал их в мусорку. После этого мне осталось только печально грызть салат с черствой булочкой и мечтать о том, чтобы оказаться в любом другом месте вселенной. Осталось только два с половиной часа, уговаривал я себя, уставившись на старую даму взглядом, из которого она могла бы понять, какое это огромное удовольствие — схватить ее в охапку и выбросить в окно.

Мы добрались до Гётеборга к шести часам. Хлестал холодный дождь, барабаня по тротуарам и потоками стекая в канавы. Я проскочил через вокзальную площадь, прикрыв голову курткой и едва не попав под трамвай, перепрыгнул большую лужу, пролез между двумя припаркованными машинами, чуть не сбил телеграфный столб и двух изумленных уличных торговок, после чего ворвался, запыхавшийся и промокший, в первый же отель.

Я остановился в вестибюле ходячей лужой, протирая стекла очков уголком рубашки и с ужасом понимая, что попал в чересчур шикарное место. В вестибюле стояли кадки с пальмами и все такое. Мне сразу захотелось удрать, но молодой администратор со змеиным взглядом уже смотрел на меня так пристально, словно опасался, что я сверну ковер и унесу его под мышкой. Пришлось повести себя дерзко. Будь я проклят, если какое-то 19-летнее ничтожество в галстуке-бабочке заставит меня почувствовать себя последним говном. Я подошел к стойке и вызывающе осведомился о стоимости одноместного номера на одну ночь. Он назвал мне сумму, за которой пришлось бы идти в банк с тележкой.

— Понятно, — сказал я, стараясь говорить как можно небрежнее. — Полагаю, в нем есть ванна и цветной телевизор?

— Конечно.

— Шапочка для душа?

— Да, сэр.

— Набор гелей для ванны и мазей?

— Да, сэр.

— Набор иголок с нитками? Гладильная доска?

— Да, сэр.

— Фен?

— Да, сэр.

Я разыграл козырную карту:

— Одноразовая губка для обуви?

— Да, сэр.

Вот дерьмо. Я рассчитывал, что он хоть раз скажет «нет», чтобы я мог издевательски заржать и удалиться, покачивая головой. Но он не сказал «нет», и мне оставалось либо оплеванным уползти на карачках, либо взять номер. Я взял номер.

Комната была приятной, но маленькой. В ней были неизменная двадцативаттная лампочка, — когда европейцы поймут, что ее недостаточно? — маленький телевизор, радиоприемник и хорошая ванна с душем. Я сложил все гели и лосьоны из ванной комнаты в свой рюкзак, затем обошел всю комнату, собирая спичечные коробки, письменный набор и другие мелкие предметы, которые можно было унести с собой. Сделав это, я рискнул снова вернуться в Гётеборг, по-прежнему умирая от голода.

Дождь лил как из ведра. Я думал, что смогу добежать до знаменитого Лизеберг Гарденс, но, не преодолев и двухсот метров, вынужден был повернуть обратно. Прыгая под дождем по лужам от одной двери к другой, я пытался найти ресторан, простой хороший ресторан, но такового нигде не было. Промокший до нитки, дрожащий от холода, я уже собирался, пав духом, вернуться в свой отель и съесть все, что там предложат за любую цену, когда заметил какую-то лавчонку, и зашел в нее, отряхиваясь как пес. Вокруг было на удивление много народа, словно я попал в какое-то место для вечерних прогулок. Там шаталось множество молодых алкашей, находящихся в той непредсказуемой стадии, когда не знаешь, что человеку хочется — то ли познакомиться, то ли блевнуть, так что я обошел их стороной.