Билл Брайсон - Путешествия по Европе

Я думаю, подобные истории с вариациями повторены в бесчисленных строениях, расположенных по всему городу, так что жители Амстердама достойны восхищения за то, что вдоль каналов все еще стоят дома, и, более того, являются жилыми.

Вечером начал накрапывать дождь. Подняв воротник и косясь сквозь залитые водой очки на выставленные в витринах «товары», я шагал по темным улицам района красных фонарей. Он сильно изменился с тех пор, как я был здесь впервые. В 1973 году самым злачным местом в городе был клуб с вывеской, которая гласила: «НА СЦЕНЕ — НАСТОЯЩЕЕ ФОКИ-ФОКИ ШОУ». Теперь все стало намного более откровенным. Витрины магазинов были полны пугающими наборами эластичных членов, вибраторов, плеток, видеокассет, мазей, журналов, кожаной одежды и другой экзотики, которую нельзя найти в американских городах. На одной витрине демонстрировался пластиковый, в натуральную величину, поразительно реалистичный репродуктивный женский орган с увеличенными половыми губами. Это напоминало пособие для занятий по анатомии, но и в этом случае студенты должны были бы, глядя на него, падать в обморок.

Журналы выглядели еще круче. В них показывались разнообразные пары, занимающиеся всеми видами секса, который только можно вообразить — гетеросексуалы, геи, садомазохисты, чудовищно жирные люди (полагаю, чисто для расслабления в связи с комизмом зрелища) и даже животные. На обложке одного журнала была изображена женщина — как бы получше сказать? — оказывающая жеребцу оральную услугу, на которую он никогда не мог бы рассчитывать даже со стороны кобылы. Я был потрясен, тем более что видел только выставленное в витринах. Уж Бог знает что скрывалось под обложками журналов.

Шлюхи по-прежнему были там. Они сидели в окнах, освещенных розоватым светом, и подмигивали мне, когда я проходил мимо. («Э, да я им нравлюсь!» — радовался я, пока не понял, что они подмигивают всем подряд.) За ними иногда различались маленькие комнатенки, где они занимались своим бизнесом, выглядевшие белыми и чистыми — прямо как клиника, куда бы вы пошли, чтобы там осмотрели ваш геморрой. Двадцать лет назад почти все проститутки были голландками. Они были дружелюбны, добродушны и часто ошеломительно красивы. Но теперь все шлюхи были азиатками или африканками, выглядели жалкими и потрепанными, даже когда складывали губки и посылали воздушные поцелуи в самой кокетливой манере. В Амстердаме целая улица красных фонарей, протянувшаяся на несколько кварталов, включая соседние переулки. Я не мог поверить, что так много людей в Амстердаме — так много людей в мире! — нуждаются в такого рода помощи для того, чтобы кончить. Что случилось с личной инициативой?

Утро последнего дня я провел в музее. «Ночной дозор» не выставлялся, потому что несколько дней назад какой-то сумасшедший пырнул его ножом, после чего оба — и сумасшедший, и картина — были отправлены на реставрацию. Но музей настолько огромен — 250 залов! — что там было много другого, на что стоило посмотреть.

Потом я пошел в дом Анны Франк. Он был полон народа, но все равно производил большое впечатление. Восемь евреев провели здесь три года, прячась над лавкой пряностей Отто Франка, и теперь бесконечный поток посетителей проходил по ней каждый день, чтобы увидеть знаменитый книжный шкаф, который скрывал вход в комнаты, где они жили. Самое трагичное заключается в том, что и семья Франков, и их друзья были преданы доносчиком и схвачены в августе 1944 года, накануне освобождения Голландии союзниками. Еще несколько недель, и они были бы спасены. Но семеро из восьми человек погибли в концентрационном лагере. Только отец Анны выжил.

Музей Анны Франк очень ярко передает тот ужас, который произошел с евреями. Но стыдно, что в нем не упоминаются те голландцы, которые не боялись рисковать собственной жизнью, чтобы спасти людей. Секретарше Отто Франка приходилось каждый день в течение трех лет добывать еду для восьми человек, а также для себя и своего мужа при строжайшем нормировании продуктов. Это было крайне трудно, не говоря уж о том, что опасно, и тем не менее двадцать тысяч голландцев укрывали евреев во время войны. Они достойны глубокого уважения.

В этом музее меня потрясла одна фотография, которую я раньше не видел. На ней немецкий солдат целился в женщину с маленьким ребенком, которого она прижимала к груди, съежившись от страха возле рва с телами убитых. Я долго не мог оторвать от снимка глаз, бесполезно стараясь представить себе, кем надо быть, чтобы делать такое.