Александр Шелудяков - ЮГАНА

– Разрешаю! – еле сдерживая смех, сказал капитан Соловьев.

– Пусть прилобунятся к медовухе. Дорога не ближняя у вас до райцентра. Все пройдет и забудется, – проговорил Михаил Гаврилович.

Капитан Соловьев посматривал на берег, где виднелся в стороне от школы вездеход. Глазами искал он там Югану. Хотелось ему поговорить с эвенкийкой.

– Пойдем, капитан, на берег. Попрощайся с Юганой, – позвал Михаил Гаврилович, угадав желание Соловьева.

Они поднялись на берег, остановились возле опустевшего кына. Из этого берестяного кузова войско богини Гунды вырвалось на войну с людьми.

– Дедушка, позови Югану. У меня есть дело к ней, скорее даже не дело, а так, маленький разговор…

Старик Чарымов неторопливо направился к вездеходу. А когда он с Юганой шел уже к берегу, где стоял капитан Соловьев, со стороны самоходной баржи слышался громкий, оживленный разговор. Кто-то затянул молодым, вольным голосом:

Рядом с парусным цыганом Федором Романовичем Решетниковым в двухквартирном доме, рубленном из брусчатых обрезных бревен, живет Алевтина Кирилловна Пряслова, женщина лет тридцати, собой миловидная.

Случилось горе у Алевтины Кирилловны. Как быть, с кем посоветоваться молодой, одинокой женщине? Конечно, лучше всего ей сходить к Федору Романовичу, соседу. Не раз он выручал ее из беды житейской, выручал деньгами, мудрым советом.

Без стука и без разрешения вошла в прихожую Алевтина Кирилловна, осмотрелась.

– Федор Романович, где ты? Целую неделю у тебя был дом на замке, где пропадал-то?

– А-а, белая лебедушка моя в чум прилетела! Проходи, Алюшенька-краса, любовь моя, порхай к столу, присаживайся, – говорил старик из другой комнаты.

– Ладно ли с тобой, дедушка?

– Все у меня ладочком-порядочком… Без штанов сижу, пуговицы перешиваю. Толстел, толстел, а теперь за одну неделю потоньшал, штаны спадают.

– Не стесняйся меня, дедушка, я пройду.

– Чо тут стесняться, ты – доктор.

– Да не доктор я, дедушка, фельдшерица.

Алевтина Кирилловна невольно рассмеялась, когда прошла в комнату: старик действительно сидел без штанов на скамейке и пришивал пуговицы. В длиннополой вельветовой толстовке он был похож на воинственного тонконогого петуха.

– Давай-ка, дедушка, я с твоими штанами управлюсь…

– Не подходи… Раздразнишь женским духом, начну бить копытом, – пошутил старый цыган.

Помогла Алевтина Кирилловна старику не только перешить пуговицы, но и наложить заплаты-надколенники.

Молодая женщина закурила. В цыганской избе запахло ароматным дымом «Золотого руна».

– Так говори, моя любовь-лебедушка: какое горе-несчастье у тебя приключилось нынче.

– Понимаешь, дедушка, ходила сегодня в райком. И что ты думаешь? Наш новый секретарь райкома – тю-тю. Нет его, порхает как бабочка по району.

– Беспартийный я, кровинушка ты моя, с секретарем райкома не кунак, не знаюсь.

– Я и говорю: наш новоиспеченный первый секретарь Виктор Петрович Лучов по району разъезжает. К кому же еще идти жаловаться на следователя Тарханова, как не к нему. Вот и решила с тобой посоветоваться. Понимаешь, Федор Романович, самолетом «скорой помощи» была доставлена в больницу к нам молодая женщина Хинга Тунгирова. Роды у нее были преждевременные. Выкидыш… Ну, значит, пока она в больнице у нас приходила в себя, за ней в основном ухаживала я. Познакомились, подружились быстро. А тут нужно было ей выписываться. Она и приуныла: денег нет, в долг просить стеснялась. Предложила мне Хинга свои золотые серьги. Купила я у нее их. А кольцо она продала нашей врачихе, за пятьдесят рублей. Та, образованная дура, возьми и начни под лупой рассматривать – пробу искать. Вместо пробы обнаружила там какие-то знаки-тамги, «иероглифы» разные. Потащила она напоказ кольцо своему дружку, учителю Метлякову.

Тот в археологах был когда-то, определил: кольцо очень древнее. Этот мудреный учитель передал кольцо следователю Тарханову. А он-то и нагрянул ко мне, прямо домой, и эти проклятые серьги чуть не вырвал у меня с ушами. Вот ведь хам какой, ясашный пес…

– Ох уж этот Гришка-грубодер! Все он тебе, моя кровинушка, вернет вскорости! Позолоти-ка ручку…

– Дедушка, да у меня нет ничего с собой…

– Все у тебя, душечка-беляночка, с собой. Дай мне хоть в щечку поцеловать, а?

– Ой, Федор Романович, ты все шутишь, а я ведь в долгу не останусь. Если приболеешь, буду верной больничной рабыней тебе.