Игорь Кудрявцев - Самый малый атлас мира

— Какай давай, не балуйся… — сказал Вовка, худой длинноволосый малый, сидящей на горшке сестренке. — Что же мне с тобой делать-то, Ленка? Совсем нас с тобой мамка забросила… вот сейчас возьму тебя с собой в армию.

Ленка — лысенькая, мордастая девчонка двух лет — сидела на горшке и что-то лепетала ему в ответ на своем тарабарском языке. На полу валялся пьяный вдрызг отец и вторил ей, только уже на каком-то другом наречии. Пузатый щенок, обхватив отцовскую голову лапами, теребил его мясистое, красное ухо. Вовка отпихнул щенка в сторону:

— Отгрызешь старому ухо… он и так ни фига не слышит…

Послышался стук в дверь, затем хриплый старушечий голос:

— Хозяева! Есть кто дома?!

Вовка выбежал в прихожую. На пороге стояла морщинистая, губастая старуха в ветхом пуховом платке и замызганном пальто.

— Здравствуй, милый сын. Мне бы Капитолину. А ты не старший ли ее будешь?

— Да, сын, — буркнул Вовка в ответ. — Она, вон, пьяная лежит…

— Я соседка ваша… чифирнуть захотелось, думала, Капа мне чайку немного в долг даст, а она — вон оно что…

— Сейчас я посмотрю, — сказал Вовка и пошел на кухню искать чай.

Старуха поплелась за ним:

— Что-то я тебя, сынок, не видела раньше.

— Да я два года в институте учился… бросил… теперь в армию забирают.

— Когда берут-то?..

— Сегодня. Повестку уж получил. Мне через полтора часа уж в военкомате нужно быть.

— Ой, милый сын… жалко-то тебя как… и волосики-то твои, сердешный, состригут… — запричитала старуха, протягивая свою дребезжащую сухую ручонку к Вовкиным длинным, спутанным лохмам.

Вовка пошарил по всем полкам — чая нигде не было:

— Нету. Бабк, может тогда выпьешь? Водки — море, жалко, добро пропадает.

Старуха заулыбалась, выпятив свои негритянские гофрированные губы:

— Отчего ж не выпить… выпью.

— Пойдем в ту комнату, а то у меня там сеструха одна, на горшке сидит.

Они пошли в комнату.

— Как звать-то тебя? — проскрипела старуха.

— Вовка.

— А меня — тетка Маня… Ой, Иван-то хорош… гля-ко ты, как развалился, лысый хер!.. — она увидела лежащего на полу отца.

Ленка ездила под столом на горшке, который прилип к ее попке от долгого сидения. Вовка вытащил ее из-под стола, со звуком оторвал от попки горшок, надел на сестренку колготки и пошел выплескивать ее добро на улицу.

— Леночка, какая большая стала. Иди к тетке Мане, красавица, — затрещала старуха, протягивая к ней руки.

Вовка быстро вернулся; бабка Маня сидела за столом, держа Ленку у себя на коленях, — та смеялась, показывая бабке свои маленькие зубки.

— Хорошо тебе, Ленка, — сказал Вовка, гладя сестру по голове. — Все-то тебе весело, и ничего-то ты еще не понимаешь.

Он налил стопку водки и придвинул ее к старухе; та выпила и разговорилась:

— У меня тоже сын… один, да непутевый. Пятую ходку делает. Я его сама на зоне родила, четыре месяца ему было, когда вышла…

Вовка налил ей еще стопку.

— А ты сам-то чего ж не пьешь? Пей, пока можно, — сказала старуха.

— Не охота! Хочу трезвый рассудок сохранить, — Вовка взял у нее Ленку и посадил к себе на колени. Тетка Маня выпила и совсем разомлела:

— А где ж друзья твои? Что один?

— Друзья давно все в армии служат. Я один остался, — Вовка закурил.

— Милый сын, дай мне тоже сигаретку.

Вовка дал старухе сигарету, спички; та закурила, с шумом выпуская дым. Вовке показалось, что ее лицо сразу сделалось таким же серым, как ее замызганное пальто, а губы еще больше сморщились.

— Ты не смотри, что я, бабка старая, курю… это меня Германия научила… меня в войну, девчонкой еще, немцы в плен угнали. В Австрии была, у помещика одного. Там и научилась. Потом союзники, американцы, освободили. А я немецкий хорошо тогда уже знала… домой вернулась, и, х… ли толку, в комендатуру попала. В комендатуре два года переводчицей работала.

Старуха заправила дрожащей рукой выбившиеся на виске седые волосы в платок, и Вовка снова заметил, что все у нее какое-то серое: и замусоленное пальто, и платок, и седые волосы, и скрюченные руки, и лицо, и даже выцветшие радужки глаз.

— Слушай, бабк, может, ты посидишь с Ленкой, пока они немного очухаются? Мне уже идти надо… не оставлять же ее одну. А ты ешь, пей тут чего хочешь… — вдруг сказал ей Вовка.

— Ой, милый сын, конечно посижу. Мне, старой, все делать-то нечего одной, — всполошилась бабка Маня, и по лицу ее было заметно, что она даже рада, что ее оставляют за столом, полным водки и закуски, да еще с Ленкой, с которой она не сводила влюбленных, липких глаз.