Павел Басинский - Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина

— А что такое? — невинным голосом ответил Воробьев.

— Не нравится.

Воробьев тихонечко засмеялся.

— Видишь ли, Платон, живет в Красном Коне одна старушка. И готовит она из грибочков разных, из трав, из ягод интересное зелье. Кто его выпьет, тот — хи-хи! — дурачком на всю жизнь останется.

— Врешь! Ты тоже эту водку пил!

— Пил. Так что мы с тобой вместе в Красавку отправимся.

Недошивин схватился за голову.

— Когда? — спросил он.

— Что — когда?

— Когда подействует эта дурь?

— Не скажу.

Воробей по-дурацки захихикал, и Недошивин вдруг поверил ему. Ему показалось, что и с ним что-то уже происходит, что сейчас он тоже начнет хихикать и корчить рожи. Боже, какой он идиот! Вернее, станет идиотом!

— Я убью тебя… — простонал он.

— Убивайте, дяденька! — Воробьев продолжал хихикать. — Вам за это ничего не будет. Слабоумных за убийство не сажают.

Послышался шум подъезжающего автомобиля. Шофер с удивлением воззрился на компанию.

— Платон Платонович, это еще кто такой?

— Поехали! — зло крикнул на него Недошивин.

Воробьев долго смотрел им вслед.

— Пошутил я, полковник, — тихо сказал он. И прибавил: — Прости, Лиза! Нельзя было по-другому…

— Напрасно вы поехали, Тихон Иванович, — тяжко вздыхая, говорил Чикомасов. — Не дорога, а наказание Божье!

После двух суток непрерывных дождей полевую дорогу развезло, и ехать приходилось сбоку, по стерне. Но отец Тихон понимал, что дело не только в распутице. Скверно было на душе у Петра Ивановича.

— Скверно, Петруша! — сурово сказал Тихон, да так сурово, что Чикомасов вздрогнул. — Большой грех! Божий храм едешь освящать, а в душе у тебя бесы пляшут и веселятся. Ой, сколько бесов сейчас в тебе, Петя! И самые нахальные — бесы гордости и зависти.

— Зависти?! — вдруг осерчал Чикомасов. И, точно в ответ на его гнев, машину понесло юзом и чуть не опрокинуло. — Чтобы я позавидовал лихоимцу, супостату этому? Он весь район ограбил, людей по миру пустил! Да знаете ли вы, отец Тихон, как этот новый «хозяин жизни» с нашей фарфоровой фабрикой поступил?

— Что такое? — удивленно спросил Тихон Иванович.

— Половину людей уволил! Просто выбросил на улицу! Старых мастеров, с золотыми руками, которым цены нет! Оставил самых неквалифицированных рабочих, пьяниц, после которых половина изделий идет на бой, под бульдозер!

— Зачем так? — невинно округлил глаза Тихон.

— А затем, — вскричал Чикомасов, и машину снова занесло, — что бой целыми «КамАЗами» покупают дачники. Засыпают дороги к своим участкам, раскатывают катком и выходит лучше, чем асфальт. Ни жар, ни холод, ни ливень это покрытие не портит.

— Значит, все-таки на пользу идет.

— На пользу?! — задохнулся от возмущения Петр Иванович. — Малютовским фарфором, который при Екатерине производить начали! Которым сам Фаберже интересовался!

— А это, Петенька, не твоего ума дело. Значит, так Бог о вашем заводике рассудил. Может, это расплата за тех мужичков, что на строительстве заводика при Екатерине без счета в землю полегли? Твое дело мирян окормлять. Это мне, как монаху, может, даже выгодно, чтобы мир во зле и ненависти лежал, а я с братией своей спасался. А ты — миру послужи.

— Миру, а не супостату!

— Не супостату, а тем младенцам, коих в этот храм принесут. Покойничкам, коих отпевать в нем будут. Молодежи, такой же дурной, как ты сам был когда-то, что в храм этот, глядишь, из любопытства заглянет, да и останется.

— Это верно, — вздохнул Петр Иванович. — Простите меня.

— Бог простит! — обрадовался старец.

Они подъехали к коню, вдруг разошлись тучи и засверкало солнышко.

— Вот тебе, Петя, и ответ Всевышнего. Принимает Он дар от твоего супостата.

Небольшая церковь из сосновых бревен, на строительство которой пожертвовал местный криминальный авторитет Семен Чемадуров, была построена скромно, но со вкусом и не без некоторых архитектурных излишеств, вроде купола из медной черепицы. Церковь проектировал учитель Ознобишин, разыскав чертежи в краевом архиве и утверждая, что именно такая, только покрытая липовой дранкой, стояла в имении помещицы Евлампии Хроловой.

Среди нескольких десятков мужиков и баб, ожидавших освящения храма, Петр Иванович заметил Ознобишина и Воробьева. Ознобишин был сильно возбужден: накануне Чемадуров обещал помочь ему с бригадой по расчистке святого источника. Особенно умилило Ознобишина, что Семен Маркович торжественно поклялся лично трудиться в общей бригаде: «Мужик я аль не мужик?» Правда, немного смущал Ознобишина интерес барина к целебным свойствам родника.