Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

В августе 2004 года я бродил по центру столицы и зашел в книжный магазин “Москва” на Тверской. На стенде, где выложены мемуары и биографии, я увидел книгу: Елизавета Дьяконова. Дневник русской женщины. — М.: Захаров, 2004.

Меня привлекла фотография на обложке. В этой девушке было что-то от Мадонны и кающейся грешницы. Рассыпанные по плечам длинные волосы вызывали в памяти стихиры византийской монахини Кассии о блуднице, которые исполняются в православных церквях в Великий пост: “ Отпусти мои грехи, как я распустила свои волосы ”.

Но замечательнее всего был взгляд этой девушки. Когда мы говорим “декаданс”, то обычно понимаем под этим нечто изящное, утонченное. А декаданс — это упадок, болезнь. У Елизаветы Дьяконовой был больной взгляд. Очень тяжелый. И непреклонный. Было понятно, что эта девушка во всем пойдет до конца… Глядя на это фото, я сказал себе: “Вот портрет русского декадентства”.

Книгу я прочитал быстро, как говорят в таких случаях, запоем. Есть великие женские дневники. Например, дневник жены Л. Н. Толстого Софьи Андреевны. Есть женские дневники, без которых нельзя представить определенную эпоху, — дневник Елены Штакеншнейдер, этой удивительной горбуньи, умницы, хозяйки литературного салона XIX века. Бывают женские дневники — как драгоценные камни. Они нуждаются в оправе, и она для них создается. Таков дневник художницы Марии Башкирцевой. Вокруг него сразу после его появления в печати стала возникать “атмосфера”. Марина Цветаева посвятила Башкирцевой свою первую книгу стихов. Иван Бунин, возможно, использовал ее образ при написании рассказа “Легкое дыхание”. Этот дневник заворожил художественную богему рубежа веков, стал одним из главных событий Серебряного века.

Есть женские дневники, после прочтения которых болеешь, а потом по-другому смотришь на жизнь, — “Блокадный дневник” Ольги Берггольц. А бывают женские дневники, злые к эпохе и людям, но точные в каких-то оценках, на которые не решился бы ни один мужчина, — дневник Зинаиды Гиппиус.

В любом случае женские дневники — это особого рода литература . Они сильно отличаются от дневников, написанных мужчинами. Женский дневник — это всегда куда более индивидуальный “случай”, нежели мужской дневник. Возможно, это происходит потому, что женский дневник отличается двойной рефлексией. Автор дневника по определению мужчина, так же, как сам дневник — мужского рода. Другое дело — записки. Они кокетливо прячут свой женский род во множественном числе. Дневник — серьезен и благороден. Записки — болтливы и необязательны. Записки — личное дело, а с дневником возникают определенные “отношения”. Дневник — это “друг”, “спутник”, на худой конец — “приятель”. Но не “подруга” и не “приятельница”. Это — “он”, с кем делишься самым сокровенным. Самыми сильными, глубокими переживаниями.

О том, почему женщине это делать труднее, можно долго говорить, но нельзя рассуждать об этом вообще. Вообще можно предъявлять общие требования — объективности, достоверности и т. п. Но, поверьте, эти требования совершенно бессмысленны в отношении дневников — неважно, женских или мужских. Дневник не про это.

Да, конечно, дневник может служить свидетельством об эпохе и людях, но считать его настоящим документом эпохи может только наивный читатель. Скажу даже, что чем более достоверным и убедительным вам покажется такой “документ”, тем с большим подозрением нужно к нему относиться. И наоборот: самые правдивые дневники — те, что при первом чтении вызывают оторопь и сопротивление: нет, так не бывает! это неправда! Если вы сразу поверили тому, что написано в дневнике, не сомневайтесь: вас обманули.

Дневник Елизаветы Дьяконовой я перечитывал много раз: и в сокращенном “захаровском” варианте, и в полном издании В. М. Саблина 1912 года, которое сделал брат Елизаветы Александр Дьяконов, писатель и актер со сценическим псевдонимом Ставрогин. Я не понимал, что со мной происходит, но в течение 12 лет я постоянно возвращался к этому дневнику. Это было какой-то манией, болезнью. Тогда я стал рассказывать историю жизни Дьяконовой знакомым. И убедился, что в сухом пересказе содержимое дневника им представляется не слишком интересным, в то время как мне оно казалось захватывающим, почти детективным!