Анатолий Курчаткин - Полёт шмеля

Спустя несколько минут после нашего разговора Костя выскальзывает из комнаты с трубкой, и я слышу, как дверь на кухню закрывается. Еще через несколько минут кухонная дверь снова вскрипывает, Костя появляется в комнате, направляется к телефонной базе, а я вновь старательно делаю вид, словно и не заметил, как он выходил с трубкой.

Он не успевает поставить трубку в гнездо на базе — телефон звонит. Костя нажимает кнопку приема, явно полагая, что это перезванивают ему, но по тому, как он затем здоровается, я понимаю, что звонок не ему. Тебя, протягивает мне трубку Костя.

— Алё-у! — беру я трубку.

Это сын. Не младший, на которого я горблюсь, у которого сейчас грядет очередной выпускной экзамен и которого я не видел уже тыщу лет, а все тот же, старший, с которым виделись как раз совсем недавно. Правда, можно сказать, в другую эру: когда я еще мог тешить себя иллюзиями стать Крезом — пусть и в моем понимании.

— Отец! — говорит сын, и я отмечаю: он снова, как все прошлые годы, в отличие от нашей последней встречи называет меня отцом, а не папой. — Отец, надо встретиться.

— Да, конечно, — отвечаю я. — И когда б ты хотел?

Раз он просит о встрече, что-то ему от меня нужно. Других причин я не знаю. Снова деньги? Но он же только что мне говорил, как у него все прекрасно в жизни, какая чудная контора, куда устроился. Или уже не такая чудная? «Отец» — это тоже симптом. И грозный.

— Можем мы встретиться прямо сейчас? — спрашивает сын.

— Давай прямо сейчас, — говорю я. — Где ты хочешь?

Он хочет где угодно, главное — немедленно. Более того, он уже в машине и, как только мы договоримся о месте, тут же выезжает.

Ехать в такую жару в центр, тем паче в моем корыте без всякого кондиционера, — довольно дико, и я предлагаю для встречи Битцевский парк рядом.

— О, то что надо, — с ходу принимает мою идею сын. — Замечательное место для разговора.

«Для разговора». Это что-то новенькое. Уже и не вспомнить, когда мы с ним в последний раз разговаривали. Не обменивались дежурными фразами при передаче-получении денег, а именно разговаривали: о том о сем — обо всем. Примерно с той поры, как он закончил школу. Получается, лет уж восемнадцать. Что за разговор у него может быть ко мне?

Через полчаса, попрощавшись с Костей до вечера, я спускаюсь на улицу. На блистающую полировкой, словно только что сошедшую с конвейера «Тойоту», остановившуюся у тротуара неподалеку от меня, я не обращаю внимания. Но вышедший из нее человек направляется в мою сторону, и это оказывается мой сын. Я не верю своим глазам. Мой сын — и «Тойота»? Цена такой машины… о нет, я даже не замахиваюсь прикидывать, сколько она стоит. И ведь не секонд-хенд, а новенькая, ну, год-другой ей, в крайнем случае.

— В кредит взял? — киваю я на машину, после того как мы поздоровались и обнялись.

— В кредит, — подтверждает он.

— А не опасаешься… — начинаю я, собираясь спросить, как расплачиваться, если потеряет нынешнюю свою работу, он меня обрывает:

— До сегодняшнего дня не опасался.

Я молча смотрю на него. Ясно, что в его ответе намек на тот разговор, с которым он примчался, но расшифровать этот намек я не могу.

Мы пересекаем дорогу, оставляя за спиной шершавый свист машин по размягченному асфальту, и сразу попадаем в умиротворяющий лесной покой. Битцевский парк лишь называется парком, а в общем-то — лес и лес. Тропинка, ведущая в его глубину, безлюдна, воздух стоит, листья на деревьях не шелохнутся, птичий пересвист вокруг — единственные звуки, что нарушают объявшую нас тишину. Сын, идет, покусывая и кривя губы, ноздри у него так и гуляют, то сжимаясь, то раздуваясь.

— Отец! — произносит он, и я вновь слышу стиснутый голос Лаокоона, отсутствию которого так радовался при нашей последней встрече полторы недели назад. — Отец, понимаешь ли… я тебе должен передать, меня просили… в общем, отец, ты должен отдать деньги. Я не знаю, что там у тебя… я только должен передать: верни, отец. Тебе, я знаю, три дня давали, а ты лег на дно. Это неправильно, отец. Ты с серьезными людьми имеешь дело.

Я чувствую, как все во мне внутри встает дыбом, — так взъерошивается при опасности шерсть у зверя.

— Так ты вот такими делами занимаешься, да? — весь пылая, медленно произношу я. — Окучиваешь клиентов, чтобы родину любили?! — Почему-то у меня выскакивает такое слово — «клиентов».

— Отец, ты сошел с ума, наоборот, я как сын! — восклицает он. — Я тебя предупредить, чтобы не дай Бог… Ты мне говорил, ты в церковь ходить стал… так ведь все равно же: деньги неправедные! Ты их не заработал, халтуру выдал…