Анатолий Курчаткин - Полёт шмеля

Володя внимательно смотрел на него.

— Что это у тебя с виском? — спросил он. — Вспухло как.

Рассказывать ни о чем не хотелось, достаточно было разговора с Лёвчиком в кулисах.

— «Память» память оставила, — сказал Лёнчик.

— Да нет, подожди же. — Володя ступил к нему, приглядываясь к его виску. — Это ведь тебя не кулаком.

Он произнес то, в чем Лёнчик не хотел признаваться себе, гоня от себя страх, что мог начать плющить задним числом. Скорее всего, это был плоский кастет. Но, видимо, все же не свинцовый. Что можно считать удачей. И другая удача — часть кастета пришлась на дужку очков, и та самортизировала удар, не дав проломиться височной кости. Хрястнуло, не выдержав удара, всего лишь стекло.

— Да, вот, — не стал он отвечать на вопрос Володи впрямую, показывая ему очки.

— Это что? Уронил? — не понял Володя.

— Не ронял, — отрицательно покачал головой Лёнчик. — Спасители.

— Так я же и говорю: не кулаком! — возбужденно воскликнул Володя. Его яркие выразительные глаза засверкали. Ему тотчас потребовалось поделиться новостью со всеми. — Слушай, смотри, что Поспелову сделали, — взял он за рукав своего соседа — того самого критика с толстыми черными усами, который и направил Лёнчика в зал.

Критик увлеченно разговаривал со своим коллегой и с неудовольствием подергал рукой, освобождаясь.

— Володя, подождите-подождите, потом, — проговорил он.

Впрочем, имя Лёнчика уже и без того звучало по всей комнате. «Где он, где Поспелов?» — раздавалось вокруг. Это, несомненно, была Лёвчикова работа; прежде чем исполнить свой журналистский долг перед аудиторией радиослушателей, он опробовал новость на аудитории поменьше.

«Лёнчик, что с тобой, Леня, дай посмотрю, Леонид, как вы?» — бросилась теперь к Лёнчику едва не половина комнаты, и черноусатый критик, присоединившись ко всем, недоуменно оглядывал Лёнчика и спрашивал: «Что у вас такое с очками? Это как получилось? Так очки у вас на глазах были?» Очки, очки, очки — это слово произносилось чаще всех прочих, оно было как назойливое жужжание некоего насекомого, неизвестно как залетевшего в середину зимы из лета. «Тебе нужно срочно к врачу, в клинику на Горького, там круглосуточный прием, обязательно нужно, чтоб глаз посмотрели», — сыпались на Лёнчика советы.

Он и сам понимал, что нужно. Если бы кто-то помог ему поднять себя на это. Будь сейчас здесь Костя — не о чем бы и говорить. Но Кости не было.

Лёнчик поднимал себя, наверное, полчаса. И когда поднял , спустился вниз, получил уже в гардеробе пальто, пронеслось новое известие: прибыл наряд милиции, все участники акции от «Памяти» задержаны, препровождаются в милицейский участок, и всем свидетелям их акции предлагается также пройти в участок, дать показания.

— Подожди меня, — остановил Лёнчика черноусатый критик, подлетая к гардеробной стойке и кидая гардеробщику номерок, — вместе пойдем.

— Я в глазную, — сказал Лёнчик.

— Пойдешь позднее, как можно куда-то, когда все в милицию! — возмутился критик. — Кому по очкам въехали? — Критик принял у гардеробщика пальто и, всовываясь на ходу в рукава, повлек Лёнчика к выходу. — Больше никому не въехали, тебе одному.

Он был прав. Кроме Лёнчика, рассказать о происшедшем с ним в зале было некому. Лёнчик немного поколебался и решил поставить общественное выше личного.

В милиции как сквозь строй пришлось идти по коридору, заполненному вольно гуляющими по нему задержанными . Весь вид их явствовал, что они скорее приглашенные — точно такие же, как и те, кто представляет потерпевшую сторону.

Комната, в которую было предложено пройти, выглядела как учебный класс. Милиционер в форме сержанта раздал всем по листку бумаги, наверху листка было написано «Протокол допроса». Почему «допроса», мы что, обвиняемые, зашумел «класс». Да зачеркните «Протокол» и напишите «Заявление», равнодушно сказал сержант.

Уже когда все жадно исписывали выданные листки «протоколов», в комнату стремительными метеорами влетели двое тридцатилетних мужчин в штатских костюмах. «Где здесь, кому очки, кого кастетом?» — напористо заспрашивали они, двигаясь по проходам между столами и ощупывая всех такими же быстрыми и резкими, как их движения, острыми взглядами. «Поспелов вон, Поспелова», — указали на Лёнчика разом несколько человек. Миг — и стремительные метеоры оказались около Лёнчика, и один, бесцеремонно оглядывая его, словно Лёнчик был неким неодушевленным предметом, вопросил: