Анатолий Курчаткин - Полёт шмеля

— А почему вдруг нет? — раздался голос за спиной у Лёнчика. — Все зависит от задачи.

Голос был незнакомый. Лёнчик, сидевший на первом ряду, как то было положено тому, кого обсуждали, под носом у руководителя, обернулся. Неизвестному, перебившему руководителя, было лет тридцать, он имел непримечательное сероватое, такое, про которое говорят, землистое, слегка одутловатое лицо с кривовато-острым носом, маленькие глаза с опущенными вниз наружными углами смотрели с острой колючестью, остро, как у летучей мыши, торчали уши, обширная плешь на темени, слегка пушащаяся редкими волосами, сделалась уже почти лысиной, и в сочетании с дешевым и мятым темно-коричневым пиджаком он весь производил впечатление словно бы некой потертости . Неизвестный пришел в компании Жоры Бравина и до этого, за все два с половиной часа обсуждения, не произнес ни слова. В том числе и тогда, когда Жора бомбил Лёнчика, как американцы во Вторую мировую Дрезден. Жора вообще, в основном, на обсуждениях ругал. У него была поэма про отца, работавшего парторгом ЦК на какой-то стройке, чем автор очень гордился, невероятно пафосная, вся словно памятник Ленину на постаменте до облаков, руководитель всегда ставил ее в пример.

— Вы кто такой? — отнимая руки от набалдашника трости и отставляя ее в сторону, вопросил руководитель. — У меня в семинаре открытые двери, кто хочет, тот приходит, пожалуйста. Можно и выступать. Но когда обсуждение. Вы студент института? Как ваша фамилия?

— Да не все равно, какая фамилия, — отозвался незнакомец. — Фамилия и фамилия. Не выступал — ждал, что вы будете говорить. Но вы уж слишком… ломаете человека через колено.

— Как фамилия?! — настойчиво, с нажимом, произнес руководитель.

Бравин рядом с приведенным им гостем сидел, весь сжавшись, смотрел в стол перед собой. Было ощущение, он хотел бы сейчас иметь шапку-невидимку и скрыться под ней.

— Ну чего ты! Скажи, — толкнул он соседа локтем.

Незнакомец вздохнул.

— Рубцов я, — сказал он. — И что?

— Какой Рубцов? — В голосе руководителя прозвенел интерес. — Не Николай ли уж?

— Николай, — подтвердил незнакомец.

— Надо же, — протянул руководитель. — Какой чести мы удостоились! Оленька, — глянул он на жену в дальнем углу аудитории. — Вот он, Николай Рубцов, легенда института, посмотри на него. Что, Николай Рубцов, я слышал, восстановились? Снова учиться будете?

— Заканчивать, — сказал Рубцов.

— Заканчивать, — повторил за ним руководитель. — Хорошо. За ум, значит, взялись. Так и зачем же, Николай Рубцов, мешать? Было обсуждение — могли высказаться. Теперь поздно.

Но Рубцов, оказалось, так не считал.

— А если «родина», — нервически выкрикнул он, вздергивая свой негустой голос чуть не к фальцету, — так что, обязательно «любимая» да «милая»?!

— Ну, у вас-то с любовью к родине все в порядке, — с интонацией усталой терпеливости ответил руководитель. — Она у вас сплошь «милая» да «любимая».

— А это смотря какая родина! — с той же нервичностью выкрикнул Рубцов. — Если родина — моя деревня, где я родился, так какая еще!

Отставленная в сторону трость снова оказалась в руках руководителя.

— Поднимитесь, Николай Рубцов, — сказал он, — и покиньте аудиторию. Вы уже вылетали из института? Теперь его вам, как вы выразились, надо заканчивать.

На этот раз Рубцов не ответил. Посидел молча, потом встал, громко отодвинув от себя стол, что едва не обрушило на пол Бравина, со склоненной долу головой почти лежавшего на скрещенных перед собой руках, и, громко топоча ногами, пошел к выходу из аудитории.

— Держись, братишка, — бросил он, проходя мимо Лёнчика. — Пиши, никого не слушай.

Дверь за ним закрылась, громовая тишина стояла в аудитории, и нарушить ее мог теперь только руководитель. Нарушил он ее, когда, казалось, ей уже не будет конца.

— Нужно было, Жора, его приводить? — проговорил он, обращаясь к Бравину. Бравин взметнул на него глаза, мелко затряс головой, молча соглашаясь, что не нужно было, ни в коем случае. — В следующий раз думайте, с кем водиться, — прощающе заключил руководитель. Трость замерла у него между ногами, и обе руки утвердились на ней. — На чем мы остановились? Сбил меня этот Рубцов… Будешь, Леня, слушать его, — побуждая Лёнчика голосом к особой внимательности, просверлил руководитель в нем взглядом дыру, — большие проблемы у тебя впереди. У него-то самого все в порядке, он знает, о чем писать. А ты не знаешь. Вот твоя главная беда. И не думай, будто он вынырнул — и так на плаву все время и дальше будет. Видел я таких на своем веку. Тонули, как колуны. Те же, кто поднимал, и топить будут. Правильно, Оленька? — посмотрел он на жену в ее одиноком углу.