Анн-Софи Брасм - Я дышу!

— Лечусь, целый месяц пробыла в больнице. Вышла только сегодня. — Она опустила свои огромные глаза. — У меня анорексия. Наверно, ты и сама догадалась.

И Ванесса рассказала о своей болезни: о том, что весит тридцать пять килограммов, что уже два года, как жизнь ее превратилась в ад, в постоянную борьбу со своим телом, рассказала о больницах, лечении, жестокости врачей, о том, как смерть несколько раз подходила к ней вплотную.

— Знаешь, я была уверена, что мы рано или поздно обязательно встретимся. Я часто думала о тебе и особенно в больнице.

В этот момент я заметила, что она теребит кулон, висящий у нее на шее, ту самую голубую балеринку, которую я подарилаей шесть лет назад.

Она тоже попросила меня рассказать о себе.

— Прозябаю, мягко говоря.

Ванесса сказала, что я очень изменилась, что она представляла меня совсем другой, и спросила, куда подевался мой веселый характер. Я разрыдалась и выложила ей все. Все с самого начала. Как я мучаюсь, в какой ад превратилась моя жизнь. Это случилось со мной впервые: именно ей, Ванессе, с которой я столько лет не виделась, я рискнула излить душу. Я очень боялась, что она не захочет иметь дело с сумасшедшей, просто встанет и уйдет. Но она осталась. Когда я замолчала, она просто прикрыла своей рукой мою.

— Я не знаю, как тебе помочь, — сказала она, — но если бы могла, сделала бы это. Я здесь, рядом с тобой. Я знаю, что такое считать себя сумасшедшей. Знаю, что такое навязчивые идеи. Я тоже все это пережила. И где бы я ни была, знай, что я с тобой. Помни, ничто не может нас разлучить, Шарлен, ничто.

И теперь уже она сама обняла меня, а я внезапно почувствовала себя тоже очень хрупкой.

Ванесса дала мне номер своего телефона, новый адрес. Но я так ни разу ей и не позвонила. Просто побоялась. В тот осенний день мы виделись последний раз. И все же однажды в тюрьме я получила записку. Ванесса писала, что ей удалось справиться с болезнью, что поступает на факультет психологии, как и хотела. Она ни словом не обмолвилась о том, что произошло со мной.

Просто написала в конце письма, что навсегда останется моей подругой — что бы ни случилось. И подписалась: «Твой голубой ангел».

Я не смогу объяснить, что такое навязчивая идея. Мне кажется, ее всегда носишь в себе. И иногда достаточно пустяка, чтобы дать ей толчок. Она пробуждается в тебе и медленно, исподтишка начинает пропитывать своим ядом каждую клеточку твоего тела; она хитра, прикидывается твоим другом и тем временем заманивает тебя в ловушку. Боль во всем этом — самое невинное. Когда сходишь с ума, чаще всего сама этого не понимаешь, потому что тебе не больно. Самое мучительное — это падение. Тот момент, когда начинаешь осознавать. Я тоже не хотела ничего замечать. Но потом меня все равно швырнуло лицом в грязь.

Мартина пригласила меня вместе с ними встретить Новый год в горах, в шале, которое сняли на праздники несколько знакомых семейств. Это были ее старинные друзья, поколения шестьдесят восьмого года, и они каждый Новый год встречали вместе. Я приняла приглашение, не сомневаясь ни минуты. И поехала в горы с Сарой и ее матерью, совершенно отчетливо представляя себе, что меня ожидает. Черный «пежо» свернул с шоссе в ледяную ночь. Я прислонила голову к запотевшему стеклу, и мой взгляд утонул в подвижном конусе искусственного света, прорезавшего проселок. Машина затормозила у въезда в шале, шины заскрипели о гравий дорожки. Темнота была кромешная. Тишину этого погребенного под снегом местечка разорвали голоса, смех, кто-то взял несколько аккордов на пианино, шале светился огнями, как островок жизни в пустыне. Я пошла следом за Сарой, прихватив свои вещи, — так она распорядилась.

Внутри обстановка была праздничная, чувствовалось, что здесь встретились люди, которые хорошо и давно знают друг друга. Нас обступили со всех сторон, и многие бросились обнимать Сару: она, как всегда, оказалась в центре внимания. Я стояла рядом в нерешительности и не знала, как себя вести. Чего хотела Сара: чтобы я участвовала во всеобщем веселье или осталась незамеченной? Наверное, я выглядела смешной. Я осмотрелась. С одной стороны — кухня, вся металлическая, с другой — столовая, где возвышался уже накрытый деревянный стол, достаточно длинный, чтобы за него могли усесться человек тридцать гостей, прямо — гостиная в традиционном стиле. Широкая лестница вела на второй этаж, где располагались комнаты для гостей.

Голос Сары выделился из гула голосов. Она повернулась ко мне, но лишь скользнула по мне взглядом и небрежно бросила: