Анн-Софи Брасм - Я дышу!

Иногда я все же пыталась рассказать ей о себе. Но что было рассказывать? Сара и так все знала о моей жизни, о моей семье, которая ей нравилась, о моих немногочисленных друзьях, которые, естественно, были и ее друзьями, о моих тайнах и каких-то неясных мечтаниях. Ничего нового она узнать не могла. Я давно перестала говорить с ней на общие темы, делиться своими соображениями, опасаясь, как бы она просто меня не высмеяла. Я чувствовала себя никчемной, заурядной. Если Сара и сумела два года назад сделать из меня человека, я заплатила за это своей индивидуальностью. Но тогда я этого не понимала. Только одна ужасная мысль приходила иногда мне в голову, мысль, с которой я никак не могла смириться. Сара была моей подругой, но я подругой ей не была.

Она покорила моих родителей, потом брата. Даже моя мать приняла Сару, ведь та столько сделала для меня. Отец был очарован: Сара казалась такой взрослой, особенно по сравнению со мной. Мой брат Бастиан находил Сару прелестной. Когда мы все вместе сидели на террасе за столом в тени огромного зонта, голос Сары раздавался чаще всего. Она говорила уверенно, убежденно, по-взрослому. Случалось, она расходилась с моими родителями по вопросам политики или морали, и тогда спорила с ними, пока они не сдавались. А они сдавались всегда. Для четырнадцатилетней девочки язык у нее был подвешен просто потрясающе. Мои родители прислушивались к ней сначала с изумлением, а потом с восхищением. И они любили ее, считали чуть ли не членом семьи. А я любила Сару гораздо больше, чем саму себя.

По вечерам мы снова разговаривали наедине. Вернее, говорила только она. Сара позволяла себе даже критиковать моих родителей, которые, по ее мнению, испортили меня своим воспитанием.

— Давай поговорим откровенно, Шар-лен. Твои родители слишком опекали тебя, и теперь ты не хочешь сама отвечать за себя, убегаешь от всякой ответственности. Тебе нужен кто-то, за кого бы ты могла уцепиться, кто бы руководил тобой. Но я ведь не всегда буду рядом, когда-нибудь тебе придется принимать решения самой. У меня своя жизнь. Проснись же наконец и пойми раз и навсегда: ты должна стать самостоятельной. В конце концов, сколько можно терпеть девчонку, которая не способназа себя постоять.

— Ты права. Прости меня.

— Опять ты извиняешься. Только это ты и можешь. У тебя нет будущего. Не надоело тебе обижаться? Пора одуматься, ты уже не маленькая, а то так всегда и будешь липнуть к кому-нибудь, любой дурак сможет вертеть тобой как захочет. Ну разве можно быть такой идиоткой!

Конечно же, я не должна была ее слушать, но я слушала и не возражала. Я вообще перестала понимать, кто я на самом деле. Я вдруг поверила, что мои родители были недостаточно строги со мной, и если бы они воспитывали меня по-другому, я бы такой не стала. Сара, конечно, права. Я возненавидела родителей только потому, что Сара была мной недовольна.

Несмотря на болезненный страх перед верховой ездой, я сопровождала Сару в конно-спортивный клуб нашего поселка.

Мы записались на две конные прогулки вокруг болот.

Сара завела себе друга. Им оказался один из тренеров клуба. Ему было девятнадцать лет, и его звали Матье. Его отец был пастухом, и Матье подрабатывал во время каникул, чтобы оплатить свою учебу. Он был отличным наездником. Я снова вижу перед собой их обоих верхом, рядышком: они что-то оживленно обсуждают. Матье красивый парень. Я тайком от Сары любуюсь его загорелым телом, сложен он как бог, глаза светлые, но кажутся слегка замутненными в последних лучах заходящего солнца — мне стыдно, но меня тянет к нему.

Он говорил немного нараспев, как все местные жители, и Саре это очень нравилось. По вечерам он приглашал нас обеих в клуб, в бар, где мы пили вино, а потом купались в бассейне. Он все время нашептывал что-то на ухо Саре, и она смеялась. Когда мне удавалось перехватить его взгляд, устремленный на нее, я видела в нем желание. Ночью, когда мы возвращались домой, она только и говорила что о нем. Я старалась поддакивать ей, говорить именно то, что она хотела услышать, что у них непременно все будет хорошо. На самом же деле я приходила в ярость всякий раз, когда видела их вместе счастливыми.

И Сара забыла меня. Опять забыла.

По вечерам она стала убегать одна, вылезая в окно нашей комнатенки, чтобы не потревожить моих родителей, и возвращалась поздно ночью. Каждый раз я надеялась, что, вернувшись, она скажет, что между ними все кончено. Но этого не случалось. Я ждала ее возвращения и не могла заснуть. Когда же она наконец приходила, я закрывала глаза и притворялась, что сплю, а потом слушала шуршание простыней, когда она укладывалась в кровать, и ее едва различимое дыхание в ночной тишине. В глубине души, не признаваясь себе в этом, я ненавидела ее.