Питер Бенсон - Две коровы и фургон дури

– Ну молодец, – сказал Поллок и прочистил горло. – Мы тут пораскинули мозгами…

– Мы?

– Да, Эллиот, «мы». Ты знаешь такое выражение без вора вора не изловить»?

– Нуда, знаю…

– Ну так вот, в случае с копами выходит то же самое. Только здесь уже одного копа мало будут.

– Ясно.

– Так что, парень, нам с тобой стоит снова увидеться… Мне тут кое-что надо доделать, но к семи вечера я надеюсь освободиться.

– Хорошо, давайте в семь, – сказал я. – Там же?

– Никогда не встречайся дважды в одном и том же месте, Эллиот. Я приеду в Веллингтон. Ты знаешь бар «Дельфин»?

– Да.

– Тогда там, – сказал он и повесил трубку.

Остаток дня я работал как робот. Докрасил забор, внес мешки с комбикормом в сарай рядом с домом, накопал картошки в огороде, подоил коров. Пару раз мозг даже отключался от постоянных мыслей о траве, о Спайке, о повешенном чуваке, так что когда мысли снова устремлялись в голову, на секунду они казались мне странным, но интересным сном, который я вижу прямо сей час.

В «Дельфин» я приехал раньше времени, сел в углу со своей кружкой и взял пакет соленых палочек. Народу было немного, и все они выглядели там, как будто прямо там и жили, а пить начали еще до завтрака.

Вошел Поллок, прямиком направился ко мне, нагнулся над моим плечом и негромко произнес:

– Допивай и выходи, жду тебя на парковке, – и исчез, прежде чем я слово вымолвить успел.

Что делать? Сначала я решил, что это нормальный ход, – наверное, все копы так работают, но тут же засомневался, не ловушка ли это. Может, этот Поллок с самого начала все продумал и сейчас я допиваю последнюю кружку в своей жизни? Но что я мог поделать? С кем посоветоваться? Я допил пиво, отнес кружку бармену, поблагодарил его и вышел на улицу.

Поллок стоял около входа на парковку.

– Порядок? – спросил он.

– Типа того.

– Хорошо. Иди за мной.

Мы подошли к его машине, он открыл дверь и велел мне залезть внутрь:

– Давай-давай.

Я уселся на заднем сиденье рядом с мужчиной с коротко стриженными волосами и маленькими ушами. Он был в костюме, при галстуке и сидел тихо, сложив руки на коленях, как священник у алтаря. Так же спокойно и благостно.

Поллок сказал:

– Это инспектор Смит.

Я сказал:

– Добрый вечер.

Инспектор Смит кивнул, но ничего мне не ответил, все так же смотрел вперед. Потом дотронулся до плеча Поллока:

– Поехали.

– Есть, сэр.

Мы выехали из Веллингтона, и я спросил:

– А куда мы едем?

Но мне никто не ответил, так что я откинулся на спинку сиденья и отвернулся к окну. Я смотрел на пролетающих мимо людей, на домики, а когда мы начали подниматься по дороге, ведущей к Блэкдаун-хиллз, я считал коров и овец.

Блекдаун-хиллз – место тайное, довольно странное, здесь улочки скрываются в старинных крепостных укреплениях, а женщины ездят на велосипедах, недобро усмехаются щербатыми ртами и пахнут куриным пометом. В полях ржавеют поломанные трактора, по вечерам тайные любовники раскачивают изнутри старые машины, а пустельга подстерегает прячущихся в кустах кроликов. Пронзительный ветер свистит над заболоченными лугами, и духи солдат и летчиков охраняют заброшенные аэродромы, оставшиеся со времен Второй мировой войны. Здесь и коровы какие-то тощие, и овцы еще более нервные и пугливые, чем в других местах. Не знаю почему. Вообще-то никогда не знаешь, что происходит у овцы в голове, почему они иногда ведут себя так, а не иначе. Например, с чего они вдруг прыгают вертикально вверх на четыре фута или сигают друг за другом вниз с обрыва. В Блэкдауне обрывов, правда, нет, только крохотные поля, темные леса да высокие изгороди.

Мы ехали минут двадцать и на верхушке холма свернули на ухабистую дорогу, ведущую в буковый лес. Деревья стояли вокруг высокие, прямые, с густыми кронами, и, когда Поллок заглушил мотор, я открыл свое окно и стал слушать, как ветер шелестит усталыми листьями. Птицы свистели и трещали на разные лады, на несколько секунд вдруг замолкли, но потом запели с новой силой. Я чувствовал на себе их взгляды – внимательные взгляды черных бусинок-глаз, их склоненные набок головки были обращены в нашу сторону. Может быть, они думали, что я дам им зернышек или раскрошу для них горбушку хлеба? Нет, скорее всего они вообще ни о чем таком не думали. Я читал, что у средней птички мозг размером с горошину, так что чем она вообще может думать? Наверное, правы ученые: птицы действуют в основном так, как им подсказывает инстинкт. Я чуть было не спросил Поллока, знает ли он, как работает птичий мозг, но тут Смит повернулся ко мне и сказал: