Питер Бенсон - Две коровы и фургон дури

– Потому что они светили лучами, – сказал я. – Это же и так ясно. – Я рассказал им про голоса, крики, про тени часовых и про другие, более темные, глубокие тени.

Поллок задавал вопросы медленно, доброжелательным тоном. Он был худой, с рыжими волосами и чисто выбритым лицом. Когда я говорю, что задавал вопросы доброжелательным тоном, я имею в виду, что все остальное в нем меня тревожило. Мне казалось, что в любую секунду он может выключить притворную доброжелательность и включить злобу, пустить в ход свои кулачки, чтобы наставить синяков там, где не видно. Его маленькие зеленые глаза глядели на меня не мигая, и сидел он неподвижно, как монах. Пока шел допрос, второй полицейский, Браун, пялился на меня не отрываясь, а под конец наклонился вперед, задумчиво потер подбородок и сказал:

– Это и есть твоя версия?

– Да, – сказал я удивленно.

– А ты все нам рассказал?

– Конечно, – сказал я, – а что?

– Просто мне кажется, Эллиот, что ты что-то скрываешь. Чувство такое.

– Я рассказал все, что видел.

– И ты не узнал этого повешенного? Никогда раньше его не встречал?

– Нет, не думаю.

– Не думаешь? Полчаса назад ты говорил другое. – Браун снова наклонился вперед. Он играл не так хорошо, как Поллок, слишком прямолинейно и предсказуемо. Он вообще меньше следил за собой, в отличие от Поллока, и успел порядком раздобреть. Мордатый, губы жирные, а глаза стали, как у всех стариков, слезливые и отрешенные, может быть, потому, что они слишком много повидали в жизни и хотят на покой.

– Ну, знаете… – промямлил я.

– Нет, не знаю. Тебе придется объяснить.

– Может быть, я видел его в баре или еще где-нибудь.

– Может быть, ты видел его в баре или еще где-нибудь?

– Ну да. Типа в магазине.

– Типа в магазине?

– Ага.

– А в каком магазине?

– На почте. В Гринхэме.

– Так где же ты его видел – в баре или в магазине?

Я так устал, что слова сами выпали у меня изо рта. Я не мог их остановить.

– В баре, – сказал я не думая.

– Так, значит, ты видел его раньше?

– Может быть.

Браун наклонился ко мне. Он протер глаза, но лучше они от этого не стали. От него пахло кофе, сигаретами и мокрой шерстью.

– Ах, Эллиот, Эллиот. Может быть, а может быть, и нет. Хватит врать, говори правду, понял?

– Я устал.

– Представь себе, мы тоже.

– Хочешь кофе? – спросил меня Поллок.

Я не очень понимал, что он от меня хочет, но на всякий случай сказал:

– Да, спасибо.

– С сахаром?

– Одну большую ложку.

– Сейчас принесу.

Браун наклонился вперед и сказал:

– Допрос прерван в 11 часов 16 минут, 17 августа 1976 года, – и выключил магнитофон.

Поллок пришел назад с чашкой кофе, поставил передо мной на стол и спросил:

– Курить хочешь?

– Нет, спасибо.

– Не возражаешь, если мы закурим?

Я покачал головой, и в течение следующих десяти минут мы сидели молча в маленькой комнате среди клубов сизого дыма. Мне казалось, что мир стал светлее, подернулся дымкой и выцвел. В ушах у меня загудело, глаза начали слезиться. К тому времени как детективы досмолили свои сигареты и снова включили диктофон, я уже плавал среди вертящегося вокруг меня смутного и полузабытого: ряды кустов в парнике, стеклянные глаза повешенного, его хриплый голос, висящие в гараже пучки конопли, висящее тело среди леса, скрип веревки, коровы, спящие на лугу, мои собственные спящие глаза, запах трейлера и навоза, хиппи в баре, мистер Эванс в своем жилете…

– Эллиот?

– Эллиот!

Вздрогнув, я открыл глаза:

– Простите, я, кажется, отключился.

– Допрос возобновлен в 11 часов 31 минуту, 17 августа 1976 года, – сказал Браун.

– Просто расскажи нам, как все было, без вранья, и мы тебя сразу же отпустим, – добавил Поллок. На секунду улыбка слетела с его лица, и я увидел мелкие зубы. Они были белые и отполированы до блеска, как пастилки мятной жвачки.

– Я не вру, – сказал я.

– Но ты, может быть, видел убитого в баре. В каком баре?

– В «Глобусе». В «Глобусе», в Эппли.

– Он был один?

– Не помню.

– Уж постарайся вспомнить!

– Не могу.

– Постарайся, я сказал! – Улыбка совсем исчезла с лица, и Поллок наклонился ко мне, а Браун тоже наклонился вперед, так что мне совсем расхотелось допивать кофе.

– Мне кажется… кажется, он был с человеком в костюме.

– Человеком в костюме? Что еще за человек?

– Такой лысый чувак…

– Что? Лысый чувак в костюме?

– Да.

– Что же, теперь круг сужается. Ладно, о чем они говорили?

– Да не знаю я! Я не слышал!