Эльжбета Латенайте - Апсихе (сборник)

Кроме всего того, чего Апсихе не знала и не должна была знать до самого визита в лечебницу будущего — в снежных горах, где все должно разъясниться, лечь на свое место и перевернуть все вверх тормашками, она не знала, что зовется любовью, а потому это слово либо игнорировала, либо делала его осью каждого предложения.

Надо чем дальше, тем сильнее влюбляться в каждого своего единственного и неповторимого клиента, каждого своего мужчину, размышляла Апсихе. А что же еще делать с неиспользуемым сердцем? Может, тогда, после ста актов, она хоть на полшажка приблизится к тому, чего хочет больше всего. К никаковости. К слезам боли и счастья, тоски и привязанности. К самой глубокой индифферентности.

Позже троица говорила, что их контора — самая чистая среди похожих контор, а все клиенты — такие же приятные, как Лев, потому и нужны лучшие девушки. Апсихе хотела научиться быть лучшей. Апсихе училась быть лучшей. После пары клиентов троица уже составит свое мнение об Апсихе, тогда и мужчин она будет получать по своим способностям, шарму и красоте.

Контора троицы поддерживала связь со множеством постоянных клиентов, которых они знали многие годы, и если те оставались довольны предложенной девушкой, звали ту же самую снова и снова. Поэтому, поняла Апсихе, не обязательно надо будет встречаться с триллионом разных людей. Хотя Апсихе это было неважно, какая разница — один или десять тысяч мужчин не Вожаков? Какая разница дереву или горе — одна на Сатурне пылинка или триллион? Одной из лучших сторон ее профессии для Апсихе было то, что для самого близкого контакта она встречается с мужчинами, которые не вьются вокруг нее и с которыми ее разделяют сотни тысяч причин, начиная с материков и заканчивая семейным положением, начиная с цвета страсти и заканчивая различиями между ежедневно встречаемыми людьми. И двое, такие непохожие, сливаются в одно. Вот что такое, думала Апсихе, духовное обогащение.

Апсихе пришло в голову, что ее купит Вожак. Тот, на кого, ах, возложено столько надежд и кто совершенно свободен быть любым. Так они встретятся. Вожак вытащит Апсихе за юбку из земли живительной силы и научит, как послушно привязаться к одной, знакомой постели.

Апсихе хотела все большего. Она упорно, тихо, с песней, со смехом просила у заборов, фонарей, сигарет, еды, грома, чтобы подбросили ей побольше, уверяла, что все, что у нее есть и она получает, все испытания — ерунда. Что ее можно пугать, толкать, крошить ей кости, лапать как попало, похлопывать — она все выдержит. И, возможно, себя. Выдержит себя, только прикладывая все неизвестные усилия, чтобы удовлетворить ненасытимость сутей. Где-то глубоко чувствовала, что по известным и неизвестным причинам чистота беспрестанно становилась все чище, а невинность — все невиннее. Что Апсихе все апсихивалась.

Либо мама Апсихе не любила ее так сильно, как следовало любить этого ребенка и она просто не получила столько любви, сколько вообще можно было подумать, что существует, либо Апсихе очень хорошо всегда знала, что такое эта любовь, потому что носила ее следы: звериное, экстатичное чувство ценности, легкости и радости жизни на каждом без исключения шагу — будь то торговля на рынке, аплодисменты после спектакля или свидание с полюбленным клиентом. И была в том самоотверженной.

Апсихе очень долго питалась фантазией, не чувствовала смысла и позыва соединиться с настоящими живыми мужчинами, одарить их и научиться принимать подарки от них, учиться уважать своего мужчину, учиться согревать его и обнимать всей храбростью, жаром и покоем мира. И теперь, теперь, когда эта потребность возникла, не сердитесь, Папа Римский, Апсихе не видела более справедливого шага и более правильного места для всего этого опыта совершенствования стойкости и тренировки человечности, чем труд куртизанки. Конечно, был другой путь — любимый мужчина, а может, в случае Апсихе важнее — любящий. Каждый придурок сказал бы, что это самый естественный и единственный путь к человечности. А если человек далек от того самого естественного пути и пребывает где-то в колючей чаще, а может, в рощах с нежнейшим мохом или на снежных вершинах, что же ему остается, как не упасть в высокий сугроб лицом и строить новую, свою единственную дорогу или нору. Что же остается, кроме как мягко спать в жесткой прозрачной больничной кровати, где утром ветер хлопает чистыми белыми занавесками, выбрасывает за окно и треплет их складки. И возвращает только вечером, когда уже надо принять лекарства и идти спать.