Владимир Крупин - Тринадцать писем (ценз. Сороковой день)

А-а, я знаю, почему не сожгу вот эти записки, — вдруг да они хотя бы одному дерзающему литпоприща юноше внушат правило: не суетись! И еще: не оправдывайся, то есть не оправдывай себя ни в чем. Как легко всегда подсовывается оправдание, как долго я прикрывался фразой: обстоятельства могут исключать обещания. Это преступно. Так, пьянство легко объяснить наследственностью, словами поэта, что так пили отцы и деды, что нам еще долго предстоит опохмеляться, но и это по Отношению к тем же отцам нехорошо.

Нет, не идет сегодня, не идет, не идет, не бредет, не едет. Ходит на почту, женщина пишет в перчатках. Зачем это записал — глупость какая. Числа нет, месяца тоже. В Испании отыскался король. Это я. Засим остаюсь вашего сиятельства покорнейший слуга.

Собаки уже не лают на меня, привыкли. И я к ним привык. Но гудение продолжается. Как к нему привыкну, так к вспомню, что привычка — замена счастья.

Ко многому надо привыкнуть, но уж зато счастье смирения посетит. Вообще всякий мужчина через это проходит, через кризисы. Но пишущие, особенно те, кто понимает недостижимость горных вершин творчества, особенно подвержены.

Целую. Видишь, и это подтверждение моего эгоизма — я заражаю тебя своим плохим настроением, то есть освобождаю себя от него.

А борода растет! Раз по сотне на день гляжусь во все зеркала. Борода ведь не так просто, ее волосы — это антенны, улавливающие космическую информацию. Вот будет подлиннее, чего только не восприму из космоса.

Вчера ездил в колхоз. Колхоз этот на виду, но все еще в нелегких условиях. Только из него не уходят, наоборот, стараются вступить. И за свои места держатся.

О многом мы переговорили с председателем, пока ходили во колхозу, сидели в кабинете, говорили с людьми. Первый раз увиделись, когда он говорил по телефону. Разговор, видно, был неприятен, председатель больше слушал и в основном соглашался. Чтоб мне не было скучно, пододвинул газету, в которой красным была отчеркнута заметка о матери-героине туркменке. Это не удивительно, удивительно то, что она родила четырнадцать детей и из них десять дочерей. Так вот, все десять дочерей стали матерями-героинями.

— Вот бы вам таких две-три семейки, — сказал я.

— Начинается не с семьи, с создания условий. — Он закончил разговор и, мысленно споря еще, сказал: — Колхоз — самостоятельная единица, так?» До тех пор, пока ладишь с начальством. Не понравился — сдавайся. — Опять помолчал и засмеялся: — Если в области есть покровитель или в Москве, можно и пойти на конфликт с районом. А семьи будут. — Он подписал принесенную секретаршей телеграмму, читая ее вслух: —«Убедительно просим ускорить отправку ста тонн дизтоплива, остановлены работы, уборка, вывозка, заготовки».

По колхозу ходили пешком, разговаривали, но все время маршрут приводил нас к тому месту, где именно нужен был

«Об и давно ожидаем председатель. С людьми он меньше говорил, больше слушал. Но люди странным образом, не дождавшись от него слов, успокаивались.

Ходили к строителям. Строят быстро. Председатель говорил мне, что такие бригады, но только бы из местных, бригады подряда, бригады хозрасчета, были бы идеальны. В них лидер подлинный, а не назначаемый. Бригада сошлась по интересам, пьянство в ней исключено. Вот только плохо, что бригады эти пока приезжие. У них ощущение, что они здесь временно, и это вынуждает к контролю за ними. А местные строители бы для себя, надежнее. Но местные так работать не могут. Не оттого, что ленивые или неумехи, — оттого что у них здесь дом и хозяйство, которые тоже требуют времени. Если бы не торопиться, можно было бы не гнать и строить самим. Но нужно жилье, жилье, жилье. Причем хорошее. Дома строятся с отоплением, газом, ванной. И все-таки этот вариант (двухэтажный) председатель назвал промежуточным.

Он показал мне дом, который строит для себя, строит специально у всех на виду, чтоб показать, что приехал сюда не временщиком. Прекрасный дом. В нем и отопление, и печка, светлый зал, детская, веранда, двор, усадьба. Дом, который потребует куда меньше времени для своего ухода, если сравнивать с прежними, но сохранит все радости связи с землей.

— Не могу жить не на первом этаже. Но и так жить, что на первом, а над тобой кто-то, это тоже ненормально. Земли много — надо ее обживать. Что такое для машины пять — десять километров по асфальту? Снесли деревни, теперь плачемся, не хотят держать овец, например. А куда ее выгонишь, где пасти? В стаде ее задавят, а выпасов близко нет… Меда мало тоже из-за сноса. Все хотим побыстрее, а получается хуже.