Владимир Крупин: На днях или раньше

— Прибавь звук, — попросила Нина. — Нет, убавь. И на глазах изумленной публики тетя Фаня вновь и так далее. — Нина погладила халат. — Вот у меня скоро инициалы сменятся, пойду просить.

Наташа смотрелась в зеркало.

— Хо! — ответила она. — Наконец-то мой рыцарь свободен. Но я узнала это в тот момент, когда заметила рождение морщины. — Она тупо смотрела на экран, потом встряхнулась: — Выключи! Всегда кажется, что услышишь что-то умное. Я и мужиков перебирала, думала, дождусь «необщего выраженья». Где там! Думала, вдруг количество перейдет в качество, — дождалась. Далее следует курсив…

КЗ

Зазвонил телефон.

— Меня. Нет, — сказала она через минуту. — Сегодня — нот. Мало ли что я обещала. А вот я такая, нелогичная. Ой, мало ли причин! Я решила присоединиться к очередному большинству, встала на очередь на прическу «Мирей Маттье». Так что «чао, бамбино, соре». Не знаю, не знаю, когда. Новая прическа, новый стиль поведения, за день эго не делается. Ну, хоп!

— Я тебе помешала встретиться? — спросила Нина.

— Ты мне помогла не встретиться… Так вот, — продолжала Наташа, включая ногой телевизор, и, пока он нагревался, закончила: — Я бы эту мразь, эту сволочь, пустившую идею, что жизнь одна, что надо брать от нее все, я бы лично эту гадину сожгла на спичках.

— Сейчас мы болтаем, а Сергей пеленки стирает, — сказала Нина.

— Дай уж доисповедаться. Думаешь, я кого-то обвиняю в своей искалеченности? Нет, сама виновата… Не только, — сказала она, подумав. — И литература. Читала до одури — сплошная мораль: нельзя грешить. Нельзя! Будет опустошение души, потеряется смысл жизни. Но мораль доказывается только одним путем — показом грехопадения. Иначе кто поверит! Бог почти так же. Он радуется больше не праведникам, а заблудшим и раскаявшимся. Кто Магдалина? Блудница. Всплакнула разок хорошенько — и прощена. Но ведь внутри-то у нее все перегорело, куда ей дальше. А история блудного сына? Не обидно ли другому сыну, что отец рад не ему, а развратнику, промотавшему наследство. — Наташа сидела понурясь, перебирая отстегнутую с шеи золотую цепочку. — Так что, по грехам своим, я готова покаяться, но кому? Как остро в мире не хватает любви. И не преступление ли — две, можно сказать, красивые бабы, с высшим образованием, уж который день простаивают?!

На два дома приходилось жить матери Сергея. Готовила мужу и бежала к сыну. Хлопотала там и привязалась к девочке настолько, что потихоньку готовила мужа к тому, чтоб взять хоть не родную, а все-таки внучку, себе. Рассказывала ему, какая девочка забавная и крепенькая. Мать видела, что порыв сына прошел. Но он мужественно возился с Сашенькой.

Наконец и дедушка явился посмотреть внучку. Все, чем приманивала его жена, сбылось. Веселая, крепенькая девочка. Правда, она не сразу поймала его за палец, но, поймав, держала крепко.

— За девочку не осуждаем, — сказал отец. — Но как дальше?

Видно было, что ему стыдно, что у сына нет своего ребенка.

— Так как? — торопливо спросила мать. — Берем?

— Не вещь, — ответил отец, — человек.

— Подождите, — попросил Сергей. — Ничего пока не решайте.

Если бы эта скала легла на пути человеческих пороков, порокам пришел бы конец. Скала была вахтершей.

— Не положено.

— Я врач, — сказал Сергей. — В конце концов, я могу обследовать санитарные условия.

— Условия у нас хорошие. А если обследовать, давайте бумажку.

— Зовите коменданта.

— Ян есть.

И Сергей невольно рассмеялся, услышав фразу всех хамов, прикрытых тем, что они при исполнении служебных обязанностей, и посему оскорбляющих безнаказанно. «Вас много, я — одна», — сказала вахтерша.

Сергей сел в сквере напротив общежития. Веселая ярость овладела нм. Он отвел руку и посмотрел на пальцы — спокойны. Напряг руку в плече, предплечье — спокойна. Так он проверял себя перед операцией, уже в перчатках.

Окна первого этажа были зарешечены. «Полезу на второй». Он присмотрел открытое окно возле водостока. Вдруг в этом окне возникли руки, вывесившие за подоконник сетку с продуктами.

— И не проси, милый-золотой, и не положено. И нас за это гоняют, и тебе на работу сообщат.

Около Сергея стояла вахтерша с двумя сумками по бокам.

— И нас заругают, и тебе неприятности. А если что сердечное, я передам. Кому?

— Я — врач. -

— Я и сменщице сказала: ни под каким видом. У нас всяко притворяются, — сказала она напоследок.

«Боже мой, — думал Сергей, наблюдая входящих и выходящих в двери девушек. — Сколько их, куда их гонят? Зачем они приехали в город? Разве бросила бы Марина ребенка там, где ее знают, где училась в школе?»