Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза

Наказав Сэйю, во-первых, менять ведро на новое по мере его наполнения водой, во-вторых, каждые тридцать минут менять положение больного, в-третьих, сегодня же скосить всю траву на заднем дворе и, в-последних, немедленно дать ей знать, если что случится, Уси влезла в телегу и отправилась в поле, по дороге раза два едва не сбив возвращавшихся из школы ребятишек.

Сначала Сэйю развлекал себя тем, что осматривал ногу Токусё, пытался заговаривать с ним, присев у изголовья, но, поскольку тот ни на что не реагировал, он быстро соскучился, включил погромче приемник, и, настроившись на волну, по которой передавали народные песни, прислонился к стене и задремал. Примерно через час он очнулся от того, что нижнюю часть его тела начал пробирать холод. Посмотрев на свои ляжки, Сэйю на какой-то миг испугался — не обмочился ли он ненароком во сне? Вскочив, он поспешил заменить ведро. Струя, сочившаяся из большого пальца, стала больше, и вода, переполнив ведро, вылилась на пол.

— Вот балда! Нешуточное ведь дело…

Выплеснув воду из окна, он торопливо начал вытирать пол.

— Чудно, однако!

Остановившись, чтобы перевести дух, Сэйю некоторое время наблюдал за водой, падающей из кончика раздутого большого пальца Токусё, потом, взглянув на свои руки, которые с недавнего времени ужасно зудели, обнаружил, что их тыльная часть сплошь покрыта какими-то черными точками. «Уж не насекомые ли какие?» — подумал он и, испугавшись, принялся тереть руки, но точки не стирались. Вдруг он понял, что это растут его собственные волосы, и весь покрылся холодным потом от страха. Сэйю, так же как и Токусё, не отличался волосатостью. Чего только братья не делали, чтобы волосяной покров стал погуще, иногда даже сбривали волосы на груди и на руках, но безуспешно, ничего, кроме нежного пушка, у них не вырастало. А тут по всей тыльной части руки Сэйю, от пальцев до запястья пробивались жесткие черные волоски. Пока он рассматривал эту великолепную щетину, что-то вдруг блеснуло за окном. Выглянув на задний двор, Сэйю увидел, что повсюду сверкала выплеснутая им недавно вода, а от вставших во весь рост трав пахло свежей зеленью. Красные и желтые цветы на живой изгороди поражали особенной яркостью красок. Вернувшись к ведру, Сэйю подставил руку под капающую воду, затем похлопал ладонью по своей плешивой голове. Результат не заставил себя ждать. У Сэйю возникло такое ощущение, будто под кожей, щекоча ее, ползли маленькие червячки; дотронувшись рукой до головы, он нащупал жесткую щетину, которая быстро превращалась в тонкие мягкие волосы. Сдерживая внезапное сердцебиение, он зачерпнул воды из ведра и принялся ее рассматривать. Но с виду это была самая обычная вода. Он поднес ее к носу, но никакого запаха не почувствовал. Собрав в пригоршню немного сочившейся из опухоли воды, Сэйю с опаской лизнул ее. Она оказалась чуть сладковатой и гораздо приятнее на вкус, чем можно было вообразить. Набрав в рот побольше воды, он повертел языком и вдруг почувствовал, как где-то в области заднего прохода образовался сгусток тепла и горячая волна быстро распространилась по всему телу. Сладостная боль пронзила поясницу. Брюки впереди вздулись. И то, что уже много лет напоминало головку мертвого воробышка, оказываясь совершенно никчемным в присутствии женщины, стало величиной с голубиную голову и закрутило шеей.

— Ну, держись теперь!

Сделав пару-тройку каратистских пасов рукой, Сэйю бросился из комнаты в поисках сосуда для воды.

Токусё проснулся от звуков чьего-то смеха и ощущения, что кто-то сосет его большой палец. Сегодня солдаты пришли в четвертый раз. Поняв, что это именно те солдаты, которых он оставил в укрытии, Токусё сначала испугался — не убьют ли они его. Но, не замечая никаких признаков агрессивности с их стороны, постепенно успокоился и, найдя утешение в мысли, что утолять их жажду — это единственный доступный ему способ искупить свою вину перед ними, стал даже испытывать радость, когда они сосали его палец. Впрочем, сейчас ему было что-то уж очень не по себе.

За три прошлые ночи солдаты разительно изменились внешне. То ли они окрепли, то ли освоились в доме Токусё, только, дожидаясь своей очереди, они теперь увлеченно болтали, а иногда даже смеялись, да так громко, что, пожалуй, можно было услыхать в соседних домах. Токусё с опаской и беспокойством посматривал на дверь, ожидая, не войдет ли Уси, проснувшись от шума, но ничего подобного не происходило. Солдаты по-прежнему не обращали на него ровно никакого внимания. Они смотрели в его сторону, только когда кланялись. Среди них, помимо Исиминэ, было еще несколько человек, с которыми он в укрытии иногда перекидывался словечком, и ему досадно было, что все они в равной степени его игнорируют.