Дмитрий Липскеров - Мясо снегиря (гептамерон)

Уж точно, что страна эта не с молочными реками и кисельными берегами, в ней живется не легче, чем в других, а может быть, даже сложнее, но тем не менее это — моя страна, меня в нее тянет, и чем быстрее бежит время, тем чаще мне хочется ее посещать!

Я вхожу в нее, и ветер треплет мои волосы… Я тогда носил хеер а ля Анжела Дэвис… Гляжу в отражение оконного стекла, нравятся волосы… Ну вперед, по почти забытым улицам! Запахи!.. Чем больше запахов, тем все лучше вспоминается. И улица, по которой я почти бегу, хоть и не спешу никуда… Запах пива и остывающего асфальта. Где-то недалеко, кажется, пивная или бочка привозная, за той аркой, или нет, за углом… Так и есть. Мужики в очереди к бочке, с толстой хозяйкой. Стоят они все в черных пиджаках, а в руках банки трехлитровые! Кайф!.. А вот булочная, в ней двери крутящиеся, из трех отсеков, чтобы не давились, а входили в святое место чинно, по одному! Вот булка за семь копеек, пахнет поджаристой коркой, Францией, вот полок с трехкопеечными булочками, похожими на самое интимное женское место, здесь и калорийки с изюмом… А «Бородинский» смешался своим терпким запахом с круглым хлебом за сорок копеек…

Выхожу из булочной, а от бочки пивной крик в мое ухо:

— Эй! Ефим!

Я оборачиваюсь и вижу почти забытого мною дядьку. Он машет мне руками, в одной из них пустая кружка…

— Ну как ты? — спрашивает дядька, хитровато так щурясь.

— Нормалек! — отвечаю, заглотав полкружки.

— Вернулся, значит?

— Ага…

— Надолго?

— Как получится! — я вспомнил, как его зовут.

— Ефим, ты навести меня еще!

— Хорошо, Гоша! — так его зовут.

Опять улица, и я почти бегу по ней, широкой и весенней, ночной и молодой!

Слышится голос саксофона. И такая манящая эта песня, такая развязная, что сжимается в паху. А оттого бегу еще быстрее!.. Господи, какой любимый голос! В горле не проглатывается!.. Саксофон визжит!!! Я сглатываю этот визг, я мчусь на зов, расцарапывая лицо о какие-то колючки, стремясь успеть на этот зов, чтобы опередить себя!.. Вот и парадный вход с лампочками!..

— Федя, дорогой! — Я на ходу целую толстого швейцара. Он тоже мне улыбается, но уже вслед, потому что я уже в полумраке ресторана. Вот он, этот надсадный зов, устремлен мне прямо в ухо.

— А-а-а!!! — ору. — Громче, громче!

И вдруг я слышу голос, несущийся навстречу моей песне. Голос кричит:

— Ефим, Ефим!

— Элен! — я раскрываю руки и оборачиваюсь. Ловлю ее, и тотчас все мое лицо в слезах и помаде. Я тоже плачу, и поцелуи наши горячи!

— Ефим, Ефимушка! Ты вернулся! Плачем и смеемся.

— Да, да! Я вернулся! — я кричу, пытаясь переорать голос саксофона.

Я хватаю ее, прижимаю к себе, а потом кручу под бешеную музыку, все быстрее, быстрее!.. И летит туфелька на длинной шпильке в сторону саксофониста. И ловко музыкант ее подхватывает, используя вместо сурдины.

— Ква-ква! Кве-кве-е-е-е! — стонет сакс.

— Тум-тум! Турум-бурум! — отвечает контрабас!

— Кве-е-е-е-е-е!!!

— Бурум…

— Ефим, где ты был?

Смеюсь в ответ. Где был, когда был?.. Я сейчас здесь! И это важно! Ах, ты моя, Элен! Золотая моя, Элен! Белогривая моя!!!

— Пойдем к столу, — говорит громко. — Там такое!..

А там и впрямь!..

— Антоша! Здравствуй, дорогой! — Я подхватываю на руки вместе со стулом друга — гениального скрипача. Потом целую Мусю, его жену, потом Мишаню Боцмана, всех целую, потому что все родные и соскученные по мне!..

— Эй, джазмен, лови! — Я запускаю в сторону эстрады десятирублевку самолетиком. — Выпей за меня! — кричу. — И за всех моих друзей выпей!

— Кве-кве!

— Вернулся, вернулся! — радуются мои друзья.

— Перестаньте кричать! — нервничает Элен. — Дайте поесть человеку с дороги!

А на столе харчо, соленые помидоры и шашлык, маринованные грибочки и чьи-то очки валяются… Как хорошо. Как хорошо, когда тебе радуются друзья!

— Тост, тост! — прерывает гомон скрипач Антоша. И тишина.

— За тебя, Ефим! — Он нервничает и чуть проливает из рюмки. — За то, что ты вернулся, друг, за то, что ты с нами, за то, чтобы ты чаще возвращался!

Тихо за столом. Все пьют. Плачет Элен, и слеза катится в бокал.

— Не плачь! Сейчас я выпью твою слезу, и это будет твоя последняя слеза… Скоро я к вам вернусь навсегда…

— Что? — не слышит она.

— Ничего…

Горькая слеза придает вкус шампанскому. Сладкая встреча, еще слаще перед расставанием!..

— Ну, как вы живете, мои милые? — спрашиваю.

— Да нормально, — отвечают вразнобой и Антоша, и его жена Муся, и Мишаня Боцман.