Антония Байетт - Обладать

– У вас сложилось неправильное мнение.

– Еще какое правильное!

В этот момент между грудой цветов, издававших тяжелый запах, и украшенными черепами кожаными куртками возникла Леонора.

– Что такое, милая? Сексуальное домогательство? – осведомилась она. И тут же воскликнула: – Ба-а, никак тот самый неотёсанный старик с ружьём?!

– Вы?! – Лицо сэра Джорджа сделалось почти лиловым от ярости, а пальцы еще сильнее впились в рукав Мод. – Американцы под каждым английским кустом! Вы все в сговоре!

– В сговоре? – недоуменно переспросила Леонора. – Что здесь, собственно, происходит? Война? Международный инцидент? Он тебе угрожал, Мод? – Полная благородного негодования, она двинулась, словно башня, на владельца Сил-Корта.

Мод, всегда гордившаяся тем, что в любой переделке умеет сохранять ясную голову, взвешивала, что сулит ей больше неприятностей – ярость сэра Джорджа или возможность разоблачения перед Леонорой: того и гляди всплывёт, что Мод утаила от нее находку писем. Урезонивать сэра Джорджа бесполезно. Значит, лучше сосредоточиться на втором направлении: гнев Леоноры, случись ей возомнить, что ее обидели или предали, будет поистине ужасен. Однако что сказать? Леонора между тем ухватила сэра Джорджа за жилистое запястье своими длинными, сильными руками:

– Отпустите мою подругу, или я позову полицию!

– Зовите, зовите! Мне есть что сообщить полиции! Кто незаконно вторгся в мои владения?! Воровки! Грифонши!

– Надо было сказать «гарпии». Да где этому невежде знать такие слова!

– Леонора, пожалуйста, не надо.

– Я жду объяснений, мисс Бейли!

– Не здесь и не сейчас, сэр Джордж. Я вас прошу…

– Каких объяснений он требует, Мод?

– Да так, ерунда. Сэр Джордж, неужели вы не понимаете, что сейчас не место и не время?

– Я-то всё понимаю. Уберите от меня руки, мерзкая женщина, и подите прочь! Надеюсь, я никогда вас больше не увижу – ни ту, ни другую.

С этими словами сэр Джордж повернулся и, раздвинув небольшую толпу, которая начала было собираться, гордо удалился.

– Что он от тебя хотел, Мод? Каких таких объяснений?

– Я тебе потом расскажу.

– Да уж изволь. Я заинтригована.

Мод была близка к полному отчаянию. Быть бы сейчас где-нибудь подальше отсюда! Ей вдруг вспомнился Йоркшир, белые языки отраженного огня над Падунцом Томасины, круглые камни, желтые точно сера, и аммониты в Лукавом Логове…

Охранница-негритянка, обвешанная ключами, явилась перед бледной Паолой и сурово, так что на чёрном лице не дрогнул ни один мускул, отчеканила:

– Вас к телефону. Требуют издателей Падуба.

Паола проследовала за звоном ключей и за широкой спиной, облачённой в строгую униформу, по извилистым проходам, выстеленным ковровыми дорожками, к телефонному аппарату в диспетчерской охраны. Этим телефоном сотрудникам Падубоведника разрешалось, в виде милости, пользоваться при крайней необходимости.

– Паола Фонсека слушает.

– Вы редактор Полного собрания стихотворений и поэм Рандольфа Генри Падуба?

– Я помощник редактора. А что?

– Мне посоветовали связаться с Аспидсом, профессором Аспидсом. Мое имя Бинг. Я поверенный. Я представляю интересы клиента, мой клиент хотел бы узнать… какова рыночная стоимость рукописей – некоторых рукописей, которыми он, возможно, располагает.

– Возможно располагает, или располагает ?

– Мой клиент выразился именно так, как я только что сказал. Нельзя ли мне всё-таки поговорить с самим профессором Аспидсом?

– Хорошо. Я за ним схожу. Но, пожалуйста, наберитесь терпения. Его кабинет далеко отсюда.

Поговорив с поверенным Бингом по телефону, Джеймс Аспидс вернулся в Падубоведник весь бледный, в необычайном раздражении – и волнении.

– Какой-то идиот по имени Бинг хочет, чтоб я оценил стоимость некоего числа писем Падуба к некой женщине. Я спрашиваю: «Сколько писем – пять? пятнадцать? двадцать?» Отвечает, мол, точно не знаю, но клиент сказал – в районе пятидесяти. Ещё этот Бинг говорит, что письма длинные, не какие-нибудь записки к дантисту или рождественские поздравления. Но имя клиента назвать отказывается. Я ему: как же мне установить цену столь важных документов, когда я их в глаза не видел? Я всегда терпеть не мог эту фразу – «в глаза не видел», а вы, Паола? Я имею в виду, это тавтология чистой воды: если не видел, то понятно, что глазами… Дальше Бинг заявляет, что к клиенту уже поступило предложение на шестизначную сумму. Я спрашиваю: «Это предложение от британца?», Бинг отвечает: «Ну зачем же обязательно от британца». Стало быть, этот проныра Собрайл и тут поспел. А я даже не знаю, где эти письма хранятся! Я спрашиваю: «Позвольте узнать, откуда вы говорите?» – «Из Тук-Лейн-Чеймберс, Линкольн». Я говорю: «Можно хоть посмотреть эти несчастные письма?» А Бинг: «Мой клиент по натуре человек вспыльчивый, раздражительный и крайне отрицательно относится к визитёрам». И что теперь прикажете делать? У меня создалось впечатление, что если я вот так, с кондачка, выставлю щедрую цену, то мне позволят одним глазком взглянуть на сами письма. Но если я оценю их в круглую сумму, то начальство ни за что не раскошелится на их приобретение, а тут еще влез этот вездесущий прощелыга Собрайл со своей бездонной чековой книжкой. Клиент мистера Бинга уже не просто осведомляется о научной ценности, а ребром ставит вопрос о деньгах… Вот что я вам скажу, Паола, сдается мне, всё это как-то связано со странным поведением Роланда Митчелла и с его поездками к доктору Бейли в Линкольн. Что же у нашего юного Роланда на уме? И где он, черт возьми, запропастился? Ну погодите, я с ним разберусь…