Антония Байетт - Обладать

Сиянья, Силы, Власти и Престолы, —

Они, мечты проворней, суть орудья

Его Закона, Милости Его.

Но кто ж тогда, непрям в своих скитаньях,

В мгновенье ока собственным капризом

То взмоет вверх по лестнице воздушной,

То в сладострастном ужасе опять

В расселину нырнёт меж тучей грозной

И облаком пресветлым? Кто же те,

Чьи слишком мягки руки, чтобы цепью

Закона укрощать моря и земли,

Огонь и лёд, и плоть, и кровь, и время?

Когда Амур с Психеею возлёг,

Завистницы сказали: ей супругом

Чудовищного змея день явил бы.

Объятая соблазном любопытства,

Зажгла она свечу, и капнул воск

На чресла его дивные, и в гневе

Он жгучем поднялся от сна и скрылся.

Но дайте Силе женщиною стать,

И Сила пострадает. Все мужчины

Взор прячут от Горгоны змеевласой!

Кто шесть собачьих глав оплачет Скиллы,

Прекрасна и таинственна как ночь

Была Гекаты дочь, любима богом

Морским, и что ж – теперь одна, в пещере,

Терзает мореходов и стенает…

Кто Гидру пожалеет убиенну?

Или сирену, что поёт столь сладко,

Но в воске уши скроют мореходы

И незнакомо им её страданье

О том, что в песне страсть её жива лишь,

А поцелуем смертного погубит…

Крылатою как ветер Сфинкс была,

Что телом лев, лицом и грудью – дева,

И на горе пред Фивами смеялась,

Искусную загадку задавая

Глупцам, не знавшим, что от Тайны ключ

Так прост – то Человек, нагой и бренный.

Когда ж себя назвал Эдип в отгадку,

Он стал своей допытчицы сильнее,

И в пропасти нашла она погибель,

Из властелинши ставши жертвой Рока.

Кто ж фея Мелюзина такова?

Кто родичи её – Эхидны ль дети

Чешуйчатые, злые, – иль созданья

Добрее, что витают в свете сна,

Прелестные как Тайна; то дриады,

Иль Дамы Белые, чей вид изменчив,

Подобные улыбкам облаков,

Сулящие дары; небес и моря

Предивные чудовища влекутся

На зов людской тоски, не чинят бед

И тают в свете трезвом, им погибель

Самим сулит влеченье к нашим стенам,

К мерцанью очага и к нашим душам…

Осмелюсь ли начать я мой рассказ?

Затрону ль волшебство и рок в сей песне,

В небезопасный, теневой предел

Помчась? О Мнемосина-титанида,

Дочь Геи и Урана, муз всех матерь,

Чьё обиталище не светлый храм,

А запертая черепа пещера,

Мне помоги! – О Память, что связуешь

Моё столь современное сознанье

С сознанием тех дней далёких, древних,

Когда ещё дремали все Истоки

Людского рода и когда созданий

Невидимых и видимых явленье

Не совершилось, – О Источник речи,

Дай мудрый мне язык и поведенье,

Чтоб, от камина отлетев во тьму —

Тьму внешнюю, суметь благополучно

Вернуться в христианское жилище!..

Книга первая

Заехал рыцарь в вересковый дол.

Был сзади ужас, впереди приволье.

Брёл потыкаясь конь, обрызган кровью,

Ретивость позабыв от безразличья

Хозяина, что бросил повода

Вдоль шеи в струях потных. День уж гаснул,

И расползались тени по низине,

Заглатывая вересника корни,

Укладываясь как тюленья кожа

В межхолмьях и у тёмного разлога,

Куда влеклись безвольно конь и рыцарь,

Косматый дол, что перед ним простерся

Огромно, ни тропы, ни даже знака

Не представлял ему, одно движенье

Пасущихся овец малоразумных.

Меж долом и меж Солнцем, верно, есть

Согласье тайно-дивное. Лишь Солнце

За облако сокроется, курчавый

Весь этот вереск (коего два вида —

Лиловый и чуть розовый) – тускнеет

И мнится скучной, грубою одёжей,

Облекшей торф, кремнистые прогалы —

Весь дол до самых гребней каменистых.

Но стоит Солнцу выглянуть с улыбкой,

Как мириады вспыхнут огоньков

От веточек, цветков и от зернинок

Слюды в камнях, что скрыты под водою

Янтарных луж средь торфа, – ожил дол,

Ответно улыбается. А после

Дождя взойдут живые струйки пара

И примутся резвиться и играть,

Как волны возле берега морского,

Иль как – пастух какой-нибудь сказал бы —

Как жеребята на муравнике, иль гуси

В воздушном гоне. Так разнообразен

И так един дол этот вересковый…

Но ехал он, ни вправо не глядел,

Ни влево, в тёмном облаке бесчестья.

Та ярость, с коей гнал большого вепря,

Была жива, но помнилось в тумане:

Рогатину занёс он – зверь отпрянул,

И злой удар достался Эмери,

Сородичу его и господину!..

Перед его усталыми глазами

Кровавая завеса билась, с ней

В мозгу стучало: голову сложить —