Олдос Хаксли - В дороге

Во всякое другое время, кроме лета, когда слишком жарко, чтобы оставаться в городе, французы и, особенно, итальянцы предпочитают не выезжать из города. В результате у них еще сохранилась природа, которую они не любят. Безлюдные места встречаются едва ли не у самых ворот Парижа. (У Парижа, имейте в виду, до сих пор есть ворота. Подъезжаете к ним в пригородном поезде, выходите из вагона и оказываетесь в пяти минутах ходьбы от центра.) А в Риме, буквально в миле от памятника Виктору-Эммануилу, тоже стоит тишина, и ее нарушает разве что чуть слышная музыка призраков.

Во Франции и Италии вне города живут исключительно селяне. К сельскому труду они относятся серьезно: фермы там до сих пор фермы, а не коттеджи для отдыха на уик-энд, да и хлеб все еще растет на земле, которую в Англии обязательно забрали бы под строительство домов.

В Италии, где образованные жители любят природу даже еще меньше, чем французы, совершенно безлюдных мест не так много, потому что здесь больше настоящих селян, которых совсем мало осталось во Франции! Поездка от бельгийской границы к Средиземному морю оживляет и наполняет смыслом научные статистические данные, из которых ясно, что Франция испытывает недостаток населения. Приходится долго катить по безлюдной местности, прежде чем попадешь из одного города в другой.

Даже деревень немного, и находятся они на большом расстоянии друг от друга. Видя на склонах итальянских гор бесчисленные фермы, которые сверкают окнами среди оливковых деревьев, турист обращает взор на Францию. Проезжая по плодородным равнинам Центральной Франции, редко встретишь жилой дом. И, кстати, какие леса до сих пор растут на французской земле! Там, на огромных зеленых пространствах не встретишь ни единого горожанина, приехавшего на уик-энд, и ни единого пешего туриста.

Мне лично такое положение вещей нравится, потому что я люблю природу, радуюсь одиночеству и совершенно не интересуюсь политическим будущим Франции. Однако у французского патриота, думается мне, поездка по его родной стране может вызвать неприятные ощущения. Большое количество людей, на чьих лицах за четверть мили можно увидеть следы чрезмерного чадолюбия, появляются по другую сторону едва ли не всех границ. Неспешно, но постоянно плодятся немцы и итальянцы, словно хлебы и рыбы. Каждые три года миллион новых тевтонцев переплывают Рейн, а миллион итальянцев размышляет о том, где бы им найти местечко в своей стране. А новых французов нет. Ну, еще двадцать лет, а дальше что? Французское правительство предлагает деньги тем семьям, в которых много детей. Напрасно. Все знают, как предохраняться, и даже наименее образованные слои населения уже избавились от предрассудков и не желают плодиться и размножаться. Темнокожие орды хорошо подготовлены и вооружены, однако в долгой перспективе они не помогут в борьбе против множащихся европейцев. Рано или поздно почти безлюдные французские земли будут колонизированы. Вероятно, это произойдет без кровопролития, а может, не обойдется без войны; будем надеяться на мир, согласие и на приглашение от самих французов. Франция уже теперь каждый год импортирует не помню сколько иностранных рабочих. Со временем, несомненно, иностранцы начнут там оседать: итальянцы — на юге, немцы — на востоке, бельгийцы — на севере, не исключено, что и десяток-другой англичан поселятся на западе Франции.

Наверное, французам это не понравится; однако до тех пор, пока все европейцы не начнут так же заботиться о контроле рождаемости, это лучшее, что можно вообразить.

Португальцы в конце шестнадцатого и в семнадцатом веке тоже страдали от невысокого прироста населения (половина взрослых мужчин эмигрировала в колонии, где они погибали в войнах или от тропических болезней, а оставшиеся дома периодически умирали от голода, так как из колоний везли золото, а не хлеб), и они решили свои проблемы за счет негритянских рабов, которых заставляли работать на разоренных полях. Негры осели на новых местах, стали заключать браки с местными жителями. Сменились два-три поколения, народ, завоевавший полмира, исчез, и в Португалии, за исключением небольшой территории на севере, стали жить евро-африканцы. Французам повезет, если, избежав войны, они смогут заселить свои пустующие земли цивилизованными белыми людьми.

А тем временем эти самые французские земли радуют всех, кто любит природу и уединение. И все же в Италии, где сплошь фермы, фермеры и фермерские дети, любитель природы чувствует себя намного счастливее, чем на гораздо менее заселенных пространствах своих стран. Ведь фермы и крестьяне — естественный продукт земли, такой же родной для нее, как деревья и злаки, и столь же безобидный. Английскую природу погубил горожанин. Ни он сам, ни его дом не являются ее частью. В Италии же по-другому. Когда горожанин выбирается на природу, то встречается с селянами. Природа густо заселена, но не истреблена. Ее не сгубила смертоносная доброта тех, кто, подобно мне, по природе своей городской житель.