Дойвбер Левин - Вольные штаты Славичи - Избранная проза

Батько обедал. С притворной грубостью радушного хозяина он журил поочередно всех гостей за то, что будто мало едят и пьют. Чаще всего он обращался к очкастому:

— Хреновый ты мужчина, Бенедикт, — говорил он. — Рази так пьют? Глаза зажмурит, языком, как корова, лизнет и отставит. Рази так пьют? Так бабы пьют. Ты учись, — он показал на толсторожего, — вот человек пьет, любо-дорого. Уж он анархист, так анархист. Что надо: и выпить не дурак и в обиду себя не даст. Не-ет. А ты блаженный какой-то, хреновый мужчина. Ты не обижайся, Бенедикт. Я тебе от сердца говорю. Я ведь тебя, дурня, люблю. Ты вот меня не любишь. Это верно. Ты анархию свою любишь и потом, — батько прищелкнул пальцами, — пети-мети любишь. Я, браток, знаю. Копишь, ведь, черт, золотые десятки? Ну, рассказывай. Ладно. Ладно. Меня не обманешь. Я зна-а-ю. У меня, браток, сто глаз. А вот за ум тебя уважаю. Все понимаешь, чисто. И потом учен ты. Ну, прямо архиерей. За это уважаю. Верно слово, уважаю. Ну, чего сумный сидишь? Эх ты, чудак. Я ведь тебе от любви говорю.

Очкастый не от обидных слов клевал носом. Он хлебнул лишнее и осоловел. Сдвинув очки на лоб, он выпученными близорукими глазами обводил стол, как бы не понимая, что тут за люди, застывал на миг и вдруг, поникнув кудреватой головой, засыпал. Его будили. Он опять таращил глаза, опять не понимал, где он и опять засыпал.

Осип переминался с ноги на ногу, не смея ни подойти к батько, ни окликнуть его. Он бы так и ушел незамеченный никем, если бы не щеголеватый ординарец.

— Э, ты, чего? — громко, через весь стол, спросил ординарец.

— Мне бы к ним, — сказал Осип.

— К кому — к ним?

— К господину атаману.

Батько услыхал «атаману», вскинул голову и хмуро посмотрел на Осина.

— Тебя кто сюда пустил? — сказал он. — Что надо?

Осип осторожно, стараясь никого не задеть, стал пробираться к батько.

— Ты вот послухай, что эти твои грабители понаделали, — бормотал он на ходу. — Ты вот послухай…

Щеголеватый ординарец вскочил и преградил ему дорогу.

— Куда прешься, ну? Катись отсюдова!

Осип обошел ординарца, как обходят пень. В этой комнате он видел только батько, только батько ему был нужен и он шел прямо на него.

— Ты вот послухай, — говорил он, — ты вот послухай, что они наделали…

Но батько слушать не хотел.

— Да гоните вы его к черту! — нетерпеливо крикнул он. — Чего там возитесь?

На помощь ординарцу поспешил штабист, плотный дядя с усами, как у таракана. Они обхватили Осипа, скрутили ему руки, и, подталкивая пинками, поволокли к двери.

— А ты не лезь! не лезь! — приговаривал ординарец.

— Пустите его!

Эго было так неожиданно, что все приумолкли. И в тишине снова прозвучал сердитый оклик:

— Пустите его, говорю!

На ординарца наступал Сонин, круглый, краснощекий, в бархатных шароварах и в длинной чесучовой толстовке. Он наскакивал, как драчливый петух, как-то смешно подпрыгивая. Он размахивал суковатой дубинкой, — а в дубинке без малого полпуда — и звонко, по-бабьи, кричал:

— Пустите, говорят вам! Он жаловаться пришел! Он к нам пришел. А вы — бить! Пустите же!

Ординарец растерянно пятился перед грозной дубинкой.

— Что ты? Что ты? — бормотал он ошалело.

Вдруг перед носом Сонина вырос громадный бородавчатый кулак батько. Маленькие глазки атамана налились кровью, а рубец на щеке дергался как живой.

— Ты что? — свирепо и тихо проговорит батько. — Ты что, жидовская морда? Указывать? Ты мене указывать? Да я тебя в порошок сотру! Ноги из заду выдерну! Шампалóв не кушал, сукин сын? Нет? Так покушаешь! Федька! — гаркнул он.

Ординарец с готовностью щелкнул шпорами.

— Слушаю.

— Тридцать шампалóв! И живо!

Батько грузно, как после трудовой работы, вернулся к столу.

— Уходи отсюда, уходи! — заверещал над ухом Степы нудный голос писаря, — уходи, а то караульного позову.

Степу упрашивать не стоило. Он уж и рад был уйти поскорее. Кубарем скатился он с лестницы, зажал под мышкой шапку и — бежать.

Пробежал Степа немного. Там, где начинались ряды лавок, там нельзя было ни пройти, ни проехать. Улицу запрудили десятки телег. Сначала Степа понять не мог, что за телеги. Похоже было, что завтра «духов день», когда в Славичах открывается годовая ярмарка. Накануне еще из окрестных деревень наезжали крестьяне, на базарной площади ярмарочные торговцы ставили палатки, строили карусели и балаганы, а с зари до позднего вечера шумело и буйствовало великое торжище. Но «духов день» уже миновал, да и вообще в эти последние три года ярмарок не бывало и не сегодня же, когда в Славичах бандиты, открывать ярмарку. Но что за телеги? Откуда вдруг столько?