Александр Кабаков - Старик и ангел

Сергей Григорьевич долго смотрел вслед своему последнему другу.

Пока тот не вышел из двора. Пока не поймал такси. Пока не приехал в Домодедово. Пока не переоделся в магазине “ Lacoste” (прошу не считать и это product placement , я с них копейки не взял! — Авт .). Пока не расплатился платиновой карточкой одной из крупнейших платежных систем (а с этих жмотов вообще фиг чего возьмешь, так что «одной из» достаточно. — Авт .). Пока не зарегистрировал по поддельному паспорту электронный билет. Пока не занял место первого класса в салоне лайнера одной из крупнейших мировых авиакомпаний (и комментировать не буду. — Авт .).

И пока не взлетел в огромное пустое небо. Пустотой небо напоминало о бессмертии и душе, которых так жаждал бедный Кузнецов. Но он остался на земле и лишь мысленным взором проводил беглеца.

На этом Петр Иванович Михайлов, бывший чекист, которых не бывает, навсегда покинул Родину и мое сочинение.

Или не навсегда.

Как получится.

А профессор Кузнецов позвонил медсестре Тане и поехал к ней жить — от Выхина еще автобусом.

Снег лежит ровный и чистый, скрывающий изорванный асфальт дорожек и переполненные мусорные ящики. Во всех направлениях двор пересекают небольшие ничейные собаки, эти движущиеся по снегу фигуры создают совершенно брейгелевскую картину. По внутреннему периметру длинного прямоугольника, образованного пятиэтажками, стоят машины, совсем новые и ржавая рухлядь, но представить себе, что они способны передвигаться, одинаково невозможно — снег быстро выравнивает все, и уже разноцветные железные коробки почти сплошь превратились в обтекаемые сугробы.

Неба над пятиэтажками нет. Не то чтобы оно серое или хотя бы бесцветное или просто пустое — его не существует вовсе.

«Возможно, так выглядит небо с обратной стороны, если смотреть на него не снизу, как мы, живя на земле, смотрим, а сверху, оттуда, где нас пока нет, — думает пожилой человек, глядя в окно. — И, вероятно, мне здесь так спокойно именно потому, что всё похоже на ту жизнь, которая будет с другой стороны неба, — думает он. — Когда же я перестану думать всякую чушь, вот же забил мне голову всякой дрянью этот полковник, — думает старик, в котором все уже узнали Сергея Григорьевича Кузнецова, профессора на пенсии. — Проклятый беглец, — думает профессор…»

Он сидит за небольшим столом, треть которого занимает аккуратная стопка книг, треть — ноутбук, а посередине лежит листок бумаги. На темном переплете верхней, довольно тощенькой книги написано: проф. Кузнецов С.Г. Многофакторный метод расчета рамных конструкций. На дисплее компьютера мерцает строка: Расчет прочности рамных и других конструкций, находящихся под влиянием бесконечного количества факторов. С. Кузнецов . А что начиркано на бумаге, разобрать невозможно.

Кроме стола и складного стула, на котором сидит профессор, в комнате стоят широкая тахта, прикрытая почему-то толстой пластиковой пленкой, и узкий книжный шкаф, все книги там выстроены наружу корешками, и только одна гордо выставляет наружу переплет. На переплете изображена очаровательно улыбающаяся красавица средних лет, а вокруг ее лица разлетается имя автора и название: Сандра Ливайн. Как стать счастливой и сделать счастливыми других.

Больше в комнате нет ничего, но нельзя сказать, что никого: на подоконнике, к которому приставлен рабочий стол профессора, дремлет бело-черная кошка, расцветкой и формой пятен напоминающая корову, какие распространены в русской средней полосе. Глаза ее зажмурены, как и полагается спящей кошке, но время от времени разлепляются, образуя две щелки, в которых, если успеешь заглянуть, можно обнаружить доброжелательное любопытство.

А за подоконником окно — окно первого этажа, выходящее в заснеженный двор, где я и обрел вновь моего героя. Окно, глядеть в которое он полюбил так же, как полюбил все в своей новой жизни — эту комнату, стол, тахту, шкаф с книгой о счастье и, конечно, кошку.

К слову, чтобы определиться: кошку зовут Кошка. Существо она немолодое и болезненное (чем и объясняется упомянутая пластиковая пленка на тахте — писает иногда по забывчивости где придется), но время от времени возбуждается и принимается носиться как угорелая. По причине такого сходства характеров и общности страданий (если б не лекарство «Омник», то и с профессором мог бы неоднократно приключиться мочеиспускательный конфуз), а также потому, что они остаются днем в квартире только вдвоем, у них быстро установились приязненные отношения. Такие отношения обычно складывались у Сергея Григорьевича с соседями по больничным палатам и с животными.