Александр Кабаков - Старик и ангел

— Черт возьми, — перебил Кузнецов, — но тогда извольте объяснить, что все это значит? Что это за бред? Откуда вдруг появляется в виде шофера мой брат по матери, которого я уж забыл давно? Куда мы едем, что это за Шоссе, которого не может существовать? И что вы бормочете всякую невнятицу, вместо того чтобы прямо ответить?!

— Пожалуйста, можно и прямо, — вяло и тихо, как человек, которого попросили повторить анекдот, сказал Михайлов. — Жаль только, что вы не филолог, они метафоры на лету ловят, а вам объяснять придется. Итак, вы слышали выражение «отдать Богу душу»?

— Ну, слышал, — раздраженно буркнул Кузнецов. — А при чем здесь душа и это… Бог?

— Странно, — пожал плечами Михайлов, — вы ведь не такой уж агностик, каким были лет тридцать назад… И в храм захаживаете, и свечечку, глядишь, когда что-нибудь в организме разладится, святому Пантелеймону врачевателю во исцеление поставите… Как же могут быть ни при чем душа и Бог, когда речь идет о смерти? Что ж тогда к смерти имеет более прямое отношение?

Кузнецов молчал. Ему стало стыдно самым обыкновенным образом, как мальчишке, ляпнувшему глупость у классной доски.

— А дальше, — наконец выдавил он, — а дальше что? Ну, отдал я Богу душу, как вы говорите, почему же тут началась вся эта…

— Хренотень, — охотно и не задумываясь, подсказал полковник. — Во всяком случае, на вашем месте я именно хренотенью это и считал бы. Предсмертным — или посмертным, если все же… ну, не совсем тупо… посмертным бредом. Сложившимся, во-первых, из вечного страха здешнего человека перед… ну, нашей, точнее, конечно, созвучной организацией, во-вторых, из стыда за обычную, заурядную, нечистую и бесцельную жизнь… помните? — «мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» — а ведь действительно больно… вот она, смертная тоска, а, Сергей Григорьевич? Ну и, конечно, просто неизбежные изменения психики в связи с ограниченным кровоснабжением головного мозга… Ведь какую чушь обычно перед смертью городят!

Кузнецов молчал. Машина неслась по Шоссе, что-то вокруг менялось по мере приближения гигантской эстакады, но профессор не обращал на это внимания. Он уже нашел логическую щель.

— Ну, а вы, значит, считаете, что все это не бред? — ехидным тоном оппонента на явно проваливающейся защите спросил он. — Прекрасно! А что же это? С бегством из палаты кардиореанимации, с этим лимузином и прочей кинематографической дребеденью? Чем это от иконки и появления в кальсонах на Тверском бульваре отличается — если уж вы на роман начали ссылаться? Ответьте просто: почему мы вместо того, чтобы… ну, извольте, просто отдать Богу душу, пустились в какие-то бессмысленные похождения?

— Для профессора и доктора наук вы тугодумны, Сергей Григорьевич, — вздохнул Михайлов. — Только что я вам объяснил устройство этого мира и сообщил, что им правят те, кто отдал Богу душу, а потом вернул ее, но не себе, а… ну, кому? Интересно, догадаетесь? Или марксизм-ленинизм на четырех курсах плюс кандидатский минимум по марксистско-ленинской философии, плюс кавээновская привычка надо всем посмеиваться совсем выбили из вас заложенное Создателем понимание мира сего? Ну? Я же почти подсказал! Итак… Мира сего… Кому же возвращается не вполне отданная Богу душа? Кому, Черт возьми?!!

Кузнецов оцепенел. Он не был тугодумен и не растерял рассудок на идеологических лекциях — просто он не хотел понимать то, к чему его подталкивал проклятый полковник.

— Ну, сообразили, наконец, — усмехнулся Михайлов. — Верно: ко Князю мира сего и возвращается душа, отошедшая к Богу, а потом человеческими усилиями вернувшаяся. Отдал Богу душу — и пожалел, пожадничал, в последний миг захотелось еще подурачиться среди живых, глупых и пошлых… А тут уж тебя и ждут! Добро пожаловать! Господин Кузнецов, вы пережили клиническую смерть, однако усилиями наших реаниматологов… ну, как положено, электрические разряды… потом операция с установлением стентов… а дальше беречь себя… никаких сильных эмоций и значительных физических нагрузок… и так далее. Всё, в конце концов, ясно?

— Предположим… — неохотно буркнул Кузнецов. — Предположим, душа, отошедшая к Богу, а после того искусственным путем возвращенная на этот свет, попадает в руки…

— В лапы, — перебил Михайлов, — в когтистые лапы! И вот вы уж его не то чтобы подданный, но даже просто собственность. И он крутит вами, как пожелает, а через вас управляет этим миром, княжествует. И так было всегда…

— Позвольте, — обрадовался Кузнецов возникшему в этот миг аргументу, — но ведь выводить людей из клинической смерти медицина научилась не так давно. Не знаю… Лет сто? А до этого как же… он… словом, как к Черту во власть люди попадали?