Марлен Хаусхофер - Стена

Лукс соскучился и стремился дальше. Я встала и пошла за ним. Пустое ведро оставила в хижине, чтобы не тащить его обратно, зато взяла с собой календари, мешочек муки и маслобойку. Я привязала ее к рюкзаку, она немедленно начала бить меня по спине. Но без нее я никак не могла обойтись. Ужасно утомительно крошечными порциями сбивать масло мутовкой. Теперь, когда у меня есть маслобойка, я смогу и топленого масла запасти. Лукс вошел в раж и носился по лугу, так что только уши хлопали. Я с маслобойкой тащилась следом. Ненавижу таскать тяжести и всю жизнь таскаю. Сначала непомерно набитый портфель, потом чемоданы, детей, продуктовые сумки и ведра с углем, а теперь еще, после охапок-то сена и вязанок дров, и маслобойку. Удивительно, как это до сих пор руки у меня еще не до колен. Тогда, может, не так болела бы поясница, как нагнешься. Не хватает только когтей, густой шерсти да длинных клыков, тогда я полностью была бы приспособлена к жизни. С завистью глядя на летящего по лугу Лукса, я вспомнила, что с самого утра выпила только немножко колодезной воды. Совершенно забыла поесть. Провизия моя была под маслобойкой. До дому добралась при последнем издыхании, плечи ломило еще несколько дней. Зато маслобойка принесена.

После этого в календаре две недели нет ни одной записи. С трудом припоминаю это время. Почему же мне не хотелось писать — от слишком хорошей жизни или от совсем скверной? Полагаю, скорее от скверной. Однообразное питание и постоянное переутомление подорвали мои силы. Должно быть, как раз тогда я собирала валежник и кору и складывала их наверху. Я и раньше так делала. Сухое дерево нужно на растопку. В тихую погоду дрова под балконом оставались сухими, а вот когда лил дождь и дул ветер, они иногда отсыревали и не желали разгораться. Можно было бы с успехом использовать в качестве дровяного сарая гараж, но он нужен под сено. К тому же у сырых дров есть свое преимущество: они гораздо медленнее горят и не нужно часто подкладывать. По вечерам, когда мне не хочется, чтобы огонь за ночь потух, я всегда топлю сырыми дровами.

Судя по календарю, ожила я второго октября. Копала картошку. Таскала ее мешками в дом и рассыпала в спальне. Не решалась убрать в маленький погреб, выкопанный в горе за домом. На пробу положила туда пару картофелин, и они померзли в первый же мороз. В спальне, когда закрыты ставни, темно, прохладно и — странным образом — сухо. Она теперь битком набита, я сложила там все припасы. Мой исходный капитал увеличился в несколько раз. Несмотря на усталость, сварила на ужин кастрюлю картошки и съела ее со свежим маслом. Просто пиршество, я наконец-то наелась досыта и уснула за столом. Лукс, с укоризной разбудивший меня через час, тоже получил картошки, только кошки, хищники до мозга костей, пренебрегли ею. Лукс всегда любил картошку, да только я редко ему давала: собакам она не на пользу.

Мне не хотелось запускать поле, в первый год едва удалось справиться с сорняками, и я решила все немедля перекопать. Отдохнув денек и собрав бобы, взялась за дело. Только кончив, успокоилась. Бобы высушила на солнце и спрятала, чтобы посадить на будущий год. После долгих подсчетов часть картошки тоже отложила на семена. И никогда к ней не притрагивалась. Лучше попоститься пару недель, чем на будущий год пропасть с голодухи. Управившись с урожаем, я вспомнила о плодовых деревьях на лужайке, где нашла Беллу. Там обнаружилась яблоня, две сливы и еще одна яблоня, дикая. На обеих сливах поспело двадцать четыре плода, маленькие такие, пятнистые, все в каплях смолы и ужасно сладкие. Я их тут же и съела, а ночью от них разболелся живот. На яблоне было штук пятьдесят яблок, больших, с плотной кожурой и красными бочками: зимние яблоки, единственный сорт, до конца вызревающий в горах. Прежде мне всегда казалось, что на вкус они — репа-репой. Такая я была привередливая и избалованная. Дичок усыпан маленькими красными яблочками. Вообще-то они годятся только на вино. Но я весь год заставляю себя их есть — ради витаминов. Яблоки еще не совсем поспели, я оставила их дозревать. День был чудесный, прохладный воздух чуть пощипывал, я удивительно четко видела каждое дерево и каждое строение по ту сторону стены. Занавески были по-прежнему задернуты, и обе коровы, товарки Беллы, спали глубоким каменным сном. Некошеная трава доросла им до боков и скрыла ноздри. Вокруг маленького домика буйствовала крапива. Отличная могла бы получиться прогулка, но вид коров и стоящей стеной крапивы расстроил меня.