Джонатан Рабан - Как птички-свиристели

В Илфорде отсутствовали холмы, живые изгороди и природа как таковая, если не считать пруда, куда отец ходил рыбачить и брал с собой Тома. Одни муниципальные микрорайоны, ряды магазинов и одинаковые длинные улицы с покосившимися домами наподобие того, где жили Саньи. Когда им случалось всем вместе выбраться в Лондон на целый день, Тому казалось, что он у самых дверей, ведущих в легендарную страну, а ему дозволено лишь заглянуть в щелочку.

В магазине игрушек «Хэмли» белокурый мальчуган одного с Томом возраста громко, звонко и настойчиво о чем-то спрашивал продавщицу, будто та была не посторонним взрослым человеком, а обслугой. Мать ребенка, худощавая надушенная женщина в рубчатом жакетике и твидовой юбке, с рассеянной улыбкой поглядывала на свое чадо. «Ну в самом деле! — говорил малыш, и у него получалось „всамделе“. — Может, принесете нам каталог игрушечных поездов? Мы ведь не можем тут целый день выбирать».

Такова была Англия. На площади перед Букингемским дворцом происходила смена караула, а Том с родителями стоял в толпе людей, тянувших шеи, чтобы краем глаза увидеть трубы, барабаны и медвежьи шапки. Звуки оркестра тонули в жужжании камер и разноязычном гомоне туристов. Том подсознательно чувствовал: место его семьи среди этих приезжих, замерших от восхищения, послушных гидам и воспринимающих Англию некой мистерией, наблюдать которую можно лишь с почтительного расстояния.

Домой, на Рождество, после первого семестра в Сассексе, Том ехал поездом от Ливерпуль-стрит и смотрел, как за Стратфордом, Форест Гейт, Уонстед-Флэтс и Мэнор-парком постепенно вырисовывается из мглы и копоти величественный Лондон. Свирепый восточный ветер, дувший со стороны Северного моря, гнал дым из труб над самыми крышами домов. У Севен Кингс поезду вслед глядела лисица, притаившаяся за темным глиняным холмиком. На гладкой шкурке зверька кое-где виднелись проплешины. Хотя тепловоз шел основательно, со всеми остановками, до дома было от силы десять — одиннадцать миль пути. В детстве то же расстояние представлялось Тому огромным, а Лондон казался зачарованным городом за тридевять земель, но теперь молодому человеку пришла в голову удивительная мысль: он ведь рос лондонцем, сам того не зная. А ощущение провинциальной отдаленности столица преподносила гражданам в качестве своеобразного дара, заставляющего каждого из них помнить свое место.

Тем декабрьским вечером, втаскивая вещи в дом на Лейдисмит-роуд, Том чувствовал себя чужим, однако уже по-другому. Багаж его состоял из двух одинаковых чемоданов, которые мать отыскала на летней распродаже, — производства фирмы «Антлер», в яркую шотландскую клетку, — Том их стеснялся. Не успел он позвонить, как Каталин широко распахнула дверь и расцеловала сына прямо на пороге. Коротко подстриженные, растрепанные волосы матери уже начали седеть, а при виде паутинки морщин у нее на лице Тому совершенно некстати вспомнилась знаменитая физиономия поэта Одена, похожая на неровный лунный ландшафт.

Радость матери сковала Тому язык. Каталин уже готовила традиционный для особых случаев обед: гуляш с клецками и помидоры с паприкой; а из буфета в столовой успели извлечь, заметил Том, бутылку эгерского вина «Кровь быка». Мать шинковала лук, вытирая слезы тыльной стороной ладони, и ее возбужденная речь лилась непрерывным потоком. За десять недель, проведенных среди коренных англичан, Том привык к правильному произношению и теперь едва поспевал за смыслом сказанного.

— Ай, dragam [89] Dragam ( венг. ) — мой дорогой. , Papi [90] Papi ( венг. ) — папа. рано прийти сегодня, он вьедь так… Да что же ты совсьем не снимьешь пальто, как и не дома вродье, или холёдный здесь тебье? Vekoni [91] Vekoni ( венг. ) — тонкий, худой. ! А худой-то! Papi очень много хотьел говорить с тобой. Он деньги копить. Я знай, всю ночь о политике будьет больтать. Ох, Тамаш, egyetmista [92] Egyetmista ( венг. ) — студент. уже, поверить трудно! Чуть-чуть — и професцор! Голёдный ты, да? Что покушать будьешь? Piritos [93] Piritos ( венг. ) — тосты, жареный хлеб. ? Тости?

Том сидел с виноватой, лицемерно-покорной улыбкой, глядя на царившие вокруг бедность и беспорядок отрешенно, будто посторонний. У кухонной стены громоздились, чуть не падая на пол, стопки «Манчестер гардиан уиклиз», сотни и сотни экземпляров, начиная с 50-х годов. Порывшись в этих пожелтевших газетах, можно было прочитать о Карибском и Суэцком кризисе, о собаках, летавших в космос, и об убийстве Кеннеди. Каждое воскресенье отец медленно одолевал очередной номер, штудировал его от корки до корки, как учебник, а потом отправлял на кухню, в отсыревший архив.