Джонатан Рабан - Как птички-свиристели

Во «Входящих» лежало письмо от Мириам.

Том!

«Спасибо за Чужестранцев» — своевременно, красноречиво, забавно, и объем мне кажется вполне подходящим. К сожалению, у нас здесь общий настрой таков, что в свете твоего нынешнего положения мы не можем выпустить тебя в эфир прямо сейчас. Ты же знаешь — несколько позже в текущем месяце «KUOW» проводит кампанию по привлечению инвестиций, и, ясное дело, нам очень не хотелось бы вызвать толки и разногласия среди своих слушателей. И конечно, нецелесообразно будет где-то передавать твое выступление, а в Сиэтле и Такоме — нет. Тем не менее, как только положение изменится, я договорюсь с тобой о дне записи. Кусочек ведь просто прелесть!

Мне очень жаль, что все так вышло, но ты, я уверена, поймешь.

С наилучшими пожеланиями,

Том сам себе удивлялся: ему влепили оплеуху, а он воспринимает ее смиренно, почти безразлично. Теперь, значит, стал персоной нон грата в Вашингтоне. Дальше что? «Нью-Йорк пост» грязью обольет? Опасаясь вновь вернуться к письму и предаться тягостным раздумьям об употребленных в нем выражениях, Том щелкнул «Удалить». Мириам Глэйзбрук убралась с экрана.

Сайт «Пост-интеллидженсер» пестрел заметками о катастрофе. Авиакомпания Аляски называла имена пяти членов экипажа, но молчала пока о пассажирах. Были статьи о характеристиках безопасности реактивных лайнеров MD-80 и возможной причине страшного падения самолета, летевшего рейсом 261. Том буквально проглотил их, жадный до каждой новой подробности.

Его самого полеты пугали. Он всегда требовал сиденье возле окна, отчасти из-за открывающегося вида, а отчасти потому, что так заметнее возможные признаки изношенности на заклепках крыльев. Том никогда не спал во время перелетов. Мешало навязчивое убеждение: нужно все время бодрствовать, только тогда машина сможет удержаться в воздухе. Если нечаянно задремать, рискуешь очнуться уже в разваливающемся на куски самолете или не очнуться вовсе. И всю ночь Том сидел, таращась в полумрак, прислушивался, не начинает ли барахлить двигатель, и посматривая на свой коньяк в стаканчике, дабы убедиться, не выплескивается ли он от дрожания самолета. После пересечения Атлантики Том ступал на твердую землю вымотанный неимоверными усилиями, приложенными, чтобы полет проходил на нужной высоте, а посадка совершилась благополучно. Когда они с Бет прибывали в Хитроу, жена, стараясь перекричать рев моторов, интересовалась, сколько «Бритиш Эйрвейз» ему платит за напряженнейшую работу. Пусть подтрунивает сколько хочет, но после гибели родителей Яна все страхи Тома лишь укрепились.

Он был специалистом по авиакатастрофам: за долгие бессонные ночи во время перелетов из Лондона в Сиэтл и обратно ему случалось мысленно перебирать бомбы террористов; неполадки в двигателе; стаи скворцов, попавших в реактивную струю; некомпетентных пилотов; рассеянных диспетчеров; наледь на крыльях; удары молнии; замыкания в проводке; столкновения; возгорания в грузовом отсеке; неожиданный перерасход топлива; всевозможные поломки; турбулентные потоки; неисправное шасси и среди прочего — погрузчиков, случайно загородивших взлетно-посадочную полосу. Но вероятной причиной недавней аварии — судя по информации о жутком последнем разговоре пилотов с наземными механиками — явилось то, что Тому никогда и в голову не приходило: триммер. Вероятно, заклинило стабилизатор, крепящийся к хвосту самолета.

«Если выходит из строя стабилизатор, летательный аппарат не может сохранять правильное положение в воздухе. Самолет теряет управление и под действием силы притяжения уходит в пике».

Ага, тогда ясно. Том мысленно свел катастрофу к единственному пугающе реальному факту: в одно прекрасное утро кто-то забыл смазать какую-то штуковину.

Вечерняя газета «Сиэтл таймс» разместила самые последние новости на своем сайте, где Том как раз и обнаружил ожидаемое им сообщение. Среди пассажиров действительно находился его знакомый — собственный корреспондент «Таймс», пишущий о винах, Том Стокли. Он рассказывал о винах штата Вашингтон в университетском тематическом клубе, объединяющем людей, интересующихся виноделием, и просто гурманов. Это происходило вскоре после приезда Тома в Сиэтл. Их со Стокли представил друг другу Бернард Голдблатт. Тезка Тома держался любезно и скромно и, казалось, состоял в теснейшей дружбе с каждым виноделом северо-запада. Еще до рождения Финна супруги Дженвей несколько раз встречали Стокли с женой — также погибшей — в маленьком греческом ресторанчике на юге Квин-Энн-Хилл. Они были едва знакомы, однако Тома остро кольнуло горькое сожаление о тезке, отправившемся в мир иной.